Рон зашел к ней под конец рабочего дня. Гермиона улыбнулась ему, но дела не бросила. Только никак не могла найти свое перо. Она хлопала по карманам, переворошила все бумаги, но его нигде не было. Рон усмехнулся, протянул руку и вынул перо, которое она в порыве вдохновения засунула за ухо. Мужское прикосновение еще больше выбило ее из колеи.
— Может, пойдем выпьем чего-нибудь?
— Хорошо, — Рон улыбнулся.

Сидя с ним в кафешке, она вспоминала первую осень, встреченную ею вне стен Хогвартса. Тогда, сразу после окончания войны, они все лето мотались по Англии, была целая уйма дел… А потом все как-то отошло на второй план, трава завяла, листва пожелтела. Рон сделал ей предложение, и она согласилась пожить вместе. Эдакий блицкриг, на пробу. И оказалось, что встречи на нейтральной территории и совместная жизнь — суть две большие разницы. Когда ты приходишь в пустой холодный дом и лениво готовишь обед — это одно, а если приходишь не в пустой дом, но обед все равно приходится готовить самой — это совсем другое.

Последние солнечные лучи уходящего лета косо падали ей на спину, согревали, ласкали прощальным теплом. Девушка молча вытянула сигарету из пачки. Рон упорно смотрел в сторону, и Гермиона припомнила сцену, которую устроила ему однажды.
Гермиона не желала заниматься домашней ерундой, а он в ответ возмущался, что это не мужское дело — еду готовить. Что не надо из него бабу делать. Что она всю жизнь живет так, как ей надо и как ей хочется, и могла бы, в конце концов, задуматься, каково ему ощущать себя подкаблучником. Перестать, наконец, зарабатывать деньги — а зарабатывала Гермиона на порядок выше, нежели он, потому что Министерство выделяло солидные средства на ее исследования.

— Ты из меня бабу делаешь! — надсаживался Рон, расхаживая из угла в угол.

Она сидела в кресле и смотрела на его руки. В них была его проблема — никогда не мог стоять спокойно. Ходил, размахивал ими бестолково, сцеплял пальцы в замок и тут же опять начинал размахивать. Это ужасно раздражало, и ей хотелось встать и хорошенько треснуть его по рукам линейкой, как поступала ее первая учительница в маггловской школе. «Не знаешь, куда деть руки — отруби их».

— Я не могу так жить, — продолжал он. — Ты пытаешься сделать из меня женщину, но ничего не получается. Ты сама ведешь себя, как мужчина. И выходит, что у нас в доме два мужика! А я… я не умею и не хочу жить с мужиком.
— И что ты предлагаешь? — внезапно вспылила Гермиона, вскакивая с кресла и хватая его ладони. — Что ты предлагаешь — чтобы я бросила работу, да? Все книззлю под хвост, к чертям кошачьим? Замечательно…
— Да выслушай же ты! — кричал Рон, вырывая пальцы из ее цепких объятий. — Ты не даешь мне жить, как мужчине… Я должен все это делать, я, понимаешь, я…
— А я на кухню, значит? И всю жизнь на кухне, как твоя мать? — Это был удар ниже пояса, она поняла по его сузившимся от злости глазам, но было поздно. Гермиона не собиралась отступать: — Да, как твоя мать! Я не такая, ты пойми! И не пытайся меня переделать, понял?

Старые друзья, почти что родственники, в тот день они наговорили друг другу уйму гадостей, помянув даже старое и, казалось, уже забытое. Но, видимо, не прощенное до конца.
В итоге Рон хлопнул дверью.

Мир, как ни странно, не перевернулся. Все так же дымились бычки в хрустальной пепельнице, все так же тикали часы на стене. Доведенная до тихого помешательства, Гермиона запустила пепельницей в часы. Часам и хрусталю — хоть бы хны. Только окурки рассыпались по полу, и несколько непотушенных пропалили палас. Всю жизнь так — иногда кажется, что солнце завтра не встанет и наступит апокалипсис. Но на деле время идет, ничего не меняется, лишь на душе остаются горькие прожженные шрамы…

Дом продали. Рон вернулся к родителям, где всегда была домашняя кухня, а Гермиона решила жить одна. И ее это вполне устраивало. Пока что.

Рон рассказывал что-то, а она поддакивала, не слишком вслушиваясь в его слова.
— Ну, что ты об этом думаешь? — спросил он.
Гермиона улыбнулась и потерла ладонью переносицу.
— Как насчет того, чтобы съездить туда как-нибудь, на выходные?
— Посмотрим, — ответила она неопределенно.
— Ладно, — согласился Рон и помог ей накинуть куртку.

Они вместе дошли до ее дома. Гермиона крепко, по-мужски пожала ему руку на прощание. Затем вошла в дом, совсем забыв о своем постояльце. Пообедать толком сегодня не удалось, а есть хотелось зверски. Она заглянула в зал, но там никого не было. А вот на кухне была гора грязной посуды, оставшейся еще со вчерашнего вечера. Гермиона нахмурилась. Холодильник был девственно чист, как арктическая пустыня. Белое безмолвие.
— Была ж сосиска, — проворчала Гермиона, оглядывая морозилку. — Ну точно ж помню, что была…

Сосиски не было. Слопал, троглодит хренов. Сожрал последнюю сосиску, гад, и не подавился.

Шумно и угрожающе топая по лестнице, она поднялась на второй этаж. Закутавшись в ее махровый банный халат, этот блондинистый спиногрыз уютно устроился у камина и смотрел телевизор. В правой руке у него был бокал с чем-то, подозрительно напоминающим коньяк. Но коньяка у нее в доме отродясь не ночевало.

— Малфой! — громко сказала она. Тот угукнул и отмахнулся. По телевизору шел прогноз погоды.
— Помаши мне еще! — сказала девушка и подошла ближе. Ну точно, вот бутылка французского коньяка… дорогущий, наверное.
— Откуда коньяк?

Малфой не отреагировал, влупившись взглядом в голубой экран. Гермиона вконец озверела, выдернула вилку из розетки, едва не оторвав при этом провод, подошла к Драко и спросила тихо:
— Откуда коньяк?
— Купил, — спокойно ответил Малфой.
— Как?
— Как-как, — невозмутимо передразнил он. — Легко и просто — заказал в «Магазине на диване». Нет проблем. А если позвонить сразу, то получаешь в подарок два бокала. Я успел.
— И позволь мне узнать, как ты расплатился?
— Попросил записать на твой счет. Ты же оставила мне кредитку, забыла?
— Я зачем ее тебе оставила? — сорвалась на крик Гермиона. — Я ее затем тебе оставила, чтоб ты бухло французское покупал? Почему еды в доме нет, а выпивка есть?
— Та-акая проблема, — протянул Малфой, — подумаешь, еще закажем...
— Подумаешь? Подумаешь? У меня кредитка не резиновая!
— А, — понимающе покачал головой Драко, — тебе денег жалко. Жадность заговорила… — Малфой трагично изломал брови, резким движением сорвал с руки перстень и швырнул его в Гермиону. — Да подавись.

Тут же вскочил с кресла и направился в соседнюю комнату. Гермиона попыталась схватить его за плечо, но он вывернулся и рывком захлопнул дверь перед ее носом. Щелкнул замок.
— Малфой!

Все было напрасно. Воцарилась мертвая тишина. Гермиона подняла валявшийся на полу с пола перстень, еще хранивший тепло малфоевских пальцев. Белое золото, пронзительная опасно-ядовитая зелень изумруда и прохлада бериллов.
Брань, глад, мор и смерть.

Рон для нее был словно близкий родственник – понятный и предсказуемый, а вот Малфой являлся величиной неизвестной. Она усмехнулась, представив себе условие задачи: Драко Малфой, неизвестная переменная… не, даже не так. Независимая переменная. Хотя, какая там независимая… сидит у нее на шее. Она подозревала, что у него наверняка есть деньги, чтобы снять хотя бы номер в гостинице. Так чего же ему от нее-то надо?

Она залпом допила остатки коньяка в бокале. Не спеша подошла к двери, оперлась на нее прислонилась к ней. Негромко постучала. Ноль внимания, фунт презрения.

— Ма… Драко? — Гермиона помолчала и продолжила: — Я не хотела так орать. Извини.

И просунула перстень под дверь.
— Нечего разбрасываться семейными ценностями…

За дверью раздался отчетливый всхлип.
— Эй, ты чего? — обеспокоено спросила девушка.
— Ничего, — глухо донеслось до нее.
— Открывай, хватит кривляться…

Дверь тихонько открылась. Гермиона зашла в комнату — Малфой сидел на кровати и вертел в руках украшение.
— Ты нарочно это сказала, да? — зло спросил он, пристально глядя ей в глаза.
— Не понимаю, о чем ты, — серьезно ответила она и села рядом.

Малфой ничего не сказал, только искоса глянул на нее. Потом молча вдернул палец в белую полоску перстня и отвернулся, уставившись в окно. Светлая ткань халата шла ему, подчеркивая белизну кожи.
«И почему все мои тряпки смотрятся на нем лучше, чем на мне?» — с легким оттенком зависти подумала Гермиона.

— Семейные ценности… ну надо же… Хотел бы я вернуться назад… — негромко произнес Драко. Плечи его дернулись.
— Только вот не надо ностальгии, — устало попросила Гермиона. — Один мне постоянно ноет про то, что живет со свернутой шеей…
— Правда? — Малфой обернулся. Глаза у него были сухие и колючие.
— Угу, — подтвердила она. — Этот стон у нас песней зовется…. как хотел бы я вновь оказаться в Хогвартсе…
— Плевать я хотел на Хогвартс, — заявил Драко. — А возвращаться мне некуда. Вернее, нет смысла.

И тут Гермиона поняла. Она все поняла и ободрительно пожала ему руку. В конце-то концов, отца его до сих пор не осудили, а недавно, судя по слухам, вообще перевели в СИЗО.
— Ничто не вечно под луной. Может, еще и вернешься?
— Ага, конечно, вернусь… — язвительно проговорил Малфой. — Ты вот это видела?

И тут он скинул халат с плеч. Гермиона кашлянула, но Малфой не обратил на это никакого внимания и повернулся к ней спиной. Худые лопатки у него торчали обломанными крыльями, плечи и предплечья точеные, как у девушки. А на пояснице, повыше чуть заметных ямочек красовалась татуировка: выбитый темными чернилами змей раскинул четко прорисованные крылья. Хвост змея извивался вдоль линии позвоночника и уходил вниз, за белоснежную линию плавок, сливаясь с теневой ложбинкой. По телу змея шла какая-то руническая надпись. Гермиона хмыкнула и попыталась рассмотреть ее повнимательнее, но Драко быстро натянул халат.

— И как я, по-твоему, с этим вернусь?
Гермиона пожала плечами.
— И давно у тебя эта красота?
— А хрен знает, — ответил Драко. — Где-то с седьмого курса. Я лично думаю, что после одной попойки с Упивающимися.
— Мда… и ты не знаешь, кто тебе так удружил?
— Конечно, нет! — произнес Малфой. — Знал бы… И вот представь, как я покажусь с этой дрянью…
— Представляю, — серьезно сказала девушка. — Никак. А свести пытался?

Малфой так угрюмо посмотрел на нее, что ответа не потребовалось.
— Я найду, — неожиданно для самой себя пообещала Гермиона. — Я почитаю о несводимых тату. Должен быть способ…
— Честно? Любой ценой? — спросил Драко, сжимая ее ладонь, словно от Гермионы зависело счастье всей его жизни. А может, так оно и было…
— Честно, — решительно ответила девушка, глядя на обрадованного Малфоя. Хоть кому-то хорошо... И, как там говорил Гарри? «Хрен бы с ней, с ценой»?

Промозглая ночь хмурилась за прозрачным мокрым стеклом, в камине горел яркий огонь. Драко ловко разлил еще по порции коньяка, поднял свой бокал и посмотрел на девушку. Гермиона тоже подняла бокал, чокнулась с Малфоем, едва не промахнувшись. Драко торжественно произнес:
— За нас, красивых!
— Ой… — вдруг смутилась девушка и покраснела. — Да ну тебя…
— Только вот не на-адо лицемерить, — протянул Малфой. — Так о чем я? А, ну вот… пили мы однажды в «Дырявом котле». Ну, глянул я вниз и думаю — нет, ну кривыми половицы бывают, это нормально. Но чтоб извиваться… Короче, упились мы тогда до того, что я подбил Винса дать мне нерушимую клятву, что он год не будет пить. Представляешь, какая морда лица была у него утром?

Гермиона неприлично громко расхохоталась, потом прикрыла рот рукой и покраснела. Закурила и принялась рассказывать несколько бессвязную историю.
— Короче, один раз, то ли в день святого Валентина, то ли на Хеллоуин, не помню…мы пошли в этот… и там Гарри… эээ… одним словом, мы просто обугорались… — произнесла она, прочертив в воздухе круг зажатой меж пальцев сигаретой.

Сизый дым змеился тоненькой струйкой. Малфой вдруг выхватил у нее сигарету и с нескрываемым злостным наслаждением раздавил окурок в пепельнице.
— Э, ты чего? — возмутилась Гермиона, но через секунду забыла об этом. Внезапно ей в голову пришла одна очень оригинальная идея. — Драко! Я знаю, чем свести татуировку! Пошли скорей…

Она схватила его за руку и потащила вниз по лестнице.