Гермиона впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему счастливой, лишь маленькое облачко мешало ей полностью наслаждаться этим счастьем, но это облачко ничто, по сравнению со счастьем, которое девушка сейчас испытывала. Она любила, впервые в жизни. Любила до безумия.
Ради него она готова на многое. Девушка знала, что это сумасшествие — любить его, но по-другому не могла.
До наступления зимы осталось полторы недели, но уже успел не раз выпасть снег. Ночные встречи перенеслись в Выручай-комнату, правда иногда они все-таки приходили на Северную башню, ведь он любит холод…

Гермиона со счастливой улыбкой вошла в гостиную Гриффиндора. Гарри и Рон как обычно играли в шахматы, но когда подруга подошла к ним, их тихий разговор быстро угас.
— Я помешала? — непонимающе спросила девушка.
— Нет, что ты, — поспешно отозвался Гарри. — Как ты себя чувствуешь?
В глазах Гермионы вспыхнуло раздражение.
— Почему вы каждый раз начинаете беседу с того, что хотите узнать, как я себя чувствую! — воскликнула она. — Со мной все в порядке! Запомните это, пожалуйста.
— Они беспокоятся о тебе, Гермиона, — рядом стала Джинни, которая до этого разговаривала с Дином. — И я тоже, ты… слишком радостная.
— А это теперь считается первым признаком болезни? — язвительно отозвалась девушка.
Друзья смущенно потупили глаза.
— Мы имеем в виду, что ты что-то скрываешь, — выдавил, наконец, Рон. — Потому что повода для счастья никакого нет… если ты только не радуешься наступающим экзаменам.
На миг Гермиона испугалась. Что будет, если они узнают о Драко? Они не должны узнать. И будь она проклята, если сама расскажет им правду, ей не хочется потерять друзей.
— Не говори глупостей, Рон, — ответила Гермиона, тон ее был как обычно в последнее время слегка язвительным, но одновременно и серьезным. — Я не радуюсь экзаменам, но это не значит, что к ним не нужно готовиться. А счастье… разве человек не может быть просто в хорошем настроении? Послушайте, хватит обо мне беспокоиться, когда причин нет. Ладно?.. Пойдемте на завтрак.
В холле возле Большого зала они увидели Слизеринцев. Гермиона тут же встретилась с ним взглядом, он незаметно кивнул в знак приветствия. Лицо девушки осветилось мягкой улыбкой, но ее быстро согнало беспокойство. Надо скорее увести Гарри и Рона подальше от него, их постоянные стычки ужасно надоели.
— Гермиона, ты идешь в Хогсмид на выходных? — накладывая себе на тарелку еду, спросил Гарри.
— Что? – девушка досадливо поморщилась. — Я не знаю, Гарри. А что?
— Если ты со мной не пойдешь, то можно спокойно вешаться. У Рона свидание с Ханной, Джинн с Томасом идет… а я как всегда один, — ярко-зеленые глаза жалобно смотрели на нее. — Ты же не хочешь, чтобы я скончался подобным образом?
Гермиона засмеялась.
— Ну, раз так, то я пойду. Как никак, скоро Рождество, надо побеспокоиться о подарках для вас, — она бросила взгляд на часы. — Если мы не поторопимся, то рискуем опоздать на зелья.
— Только этого мне не хватало, — мрачно произнес Рон, одновременно поспешно заглатывая еду. — Он обязательно назначит еще пару месяцев наказания… эти взыскания под наблюдением Филча меня просто убивают.
Гриффиндорка сочувственно ему улыбнулась.
— Потерпи, десять дней осталось… зато будешь знать, как ввязываться в драку.
Ответом ей был еще более мрачный взгляд васильковых глаз.

Как же она любила вечер. Гермиона знала, что скоро встретится с Драко. Ее любимые часы, когда она полностью счастлива, когда все заботы уходят далеко-далеко. И вот она опять стоит у Выручай-комнаты. Скоро они увидятся.
Девушка заходит внутрь. Такая же обстановка, как и в предыдущие дни: мягкая и уютная. В кресле сидит он, глаза обращены к пылающему в камине огню.
— Почему ты не любишь огонь? — Гермиона села рядом. — И вообще тепло. Я хочу знать, Драко.
— Потому что его слишком много во мне, — его голос как обычно тихий, он чарует.
— Как это понимать? — девушка сосредоточенно сдвинула брови.
— Никак, — просто ответил Слизеринец. — Иди ко мне.
Она садится ему на колени и, положив голову на грудь, закрывает глаза. Он тут же приподнимает ее подбородок и мягко касается губ.
Гермиона с жадностью отвечает на поцелуй. Какое счастье быть с ним, любить его. Проворный язык заставляет трепетать от желания, умелые руки приятно ласкают тело. Как хочется, чтобы этот момент длился вечно. Пусть время замрет.
— Я люблю тебя, — когда поцелуй прекратился, прошептала она.
— Я тоже.
Карие глаза засияли от счастья. Он любит ее! Он и вправду ее любит!
Драко поднимает девушку и несет на кровать. Он переходит запретную черту, пока запретную. Гермиона знает, что еще не готова доверить ему свое тело, она не понимает почему, но просто еще не готова. А тело горит от страсти, требуя ласки, почему же она его останавливает всегда, когда они заходят дальше, чем следует.
Как необычно ощущать приятную тяжесть мужского тела, еще немного можно этим наслаждаться, но недолго, чтобы не зайти дальше, чем требуется.
— Драко, — в голосе звучит непокорность и сопротивление.
Слизеринец неохотно отстранился.
— Гермиона, я не буду ждать вечность.
— Я этого и не требую, — мягко улыбаясь, девушка проводит рукой по светлым прядям. — Мне нужно идти.
Он нехотя поднимается и подает ей руку.
— Я с нетерпением жду нашей следующей встречи.
На прощание Гермиона подарила ему быстрый поцелуй, который стараниями Слизеринца закончился отнюдь не скоро.
Счастливая, она выбегает из комнаты. Какое же это счастье – любить.
У себя в комнате тут же открывает дневник, куда стремится излить все свои чувства.

20 ноября, 1997 год. Четверг.

Раньше я и не знала, что человек может быть настолько счастлив. Я и вправду счастлива. Странно то, что ночью мое счастье не так сильно. Ночью есть страх. Да, он не исчез, а наоборот окреп. Я знаю, что лишилась свободы из-за Драко, но меня это не волнует, так почему же страшно? Гадкое чувство преследует ночью, кажется, что ты игрушка, которая делает то, что скажет кукловод. Читая эти строки, может возникнуть впечатление, что я говорю о Драко, но ведь он не кукловод, он человек, которого я люблю и буду любить всегда. И я не игрушка. Наверное, это просто ревность. Драко очень красив, от него многие девчонки без ума… странно, что он выбрал именно меня.
Как все перемешалось. Всего месяц назад узнай я, что напишу, что люблю Малфоя, то решила бы, что на меня наслали Империус. А сейчас все по-другому, я другая, наверное, более взрослая.
В дневнике осталось половина страниц, последнее время я пишу очень много. Хотя все слова в основном о любви. Можно подумать, что меня ничто другое не волнует. Это не так. Сегодня почему-то хочется писать не только о Драко, но и о других. Например, Гарри и Рон, я совсем от них отдалилась, да это и не удивительно.
На выходных иду в Хогсмид с Гарри, может, у нас получится впервые за сколько времени нормально поговорить. Ведь у него тоже много проблем и забот, а самая большая из них — Темный Лорд. Наверное, ему трудно в Хогвартсе сидеть без дела, он словно в клетке, хотя со мной и Роном не делится своими переживаниями. Впрочем, Рону он может и говорит, они чаще общаются друг с другом, чем со мной. Я их не виню, потому что сама отдалилась. Я люблю Драко, но не хочу, чтобы они это знали по понятным причинам. Иногда с дрожью думаю, что будет, если они все-таки узнают…
Все, заканчиваю писать. Глаза слипаются, завтра еще на уроки надо. А еще и запись какая-то трагичная вышла, наводит на мрачные размышления.

Отложив дневник, Гермиона быстро приняла ванную и залезла в теплую постель. И опять пришло странное, грызущее беспокойство.
Девушка еще не осознала, что это за чувство, и вряд ли осознает. Ослепленная любовью, она слишком чиста и наивна, чтобы заподозрить своего избранника в измене. Она еще не знает жизни.

Драко был зол. Сколько можно ждать! Проклятая Гриффиндорка оказалась сильнее, чем он думал. Она до сих пор не готова ему полностью довериться. Надо подтолкнуть ее к этому шагу, и он знает, как это сделать. После случившегося она будет искать утешения, а он ей его даст.
Драко отложил “Обряды” в сторону и принялся одеваться. Завтра начинаются выходные, и его план следует осуществить сегодня, если он не хочет ждать до понедельника, а он не хочет. Устроить будет все легко.
Проснувшаяся Панси взяла в руки лежавшую на кровати книгу.
— Милый, что это? — зевая, спросила она.
Слизеринец бросил мимолетный взгляд на небольшой том.
— Просто книга, это для истории магии, доклад написать, — небрежно оборонил он, натягивая рубашку. — Положи ее на тумбочку, а то я о ней забуду.
Девушка послушно положила книгу в указанное место и стала подниматься с постели.
— Я пойду, приму утренний душ, — откидывая иссиня-черные волосы, сказала она.
Драко внимательно следил, как его подружка идет через комнату, совершенно не стесняясь своего обнаженного тела. В глаза бросилось левое предплечье, на котором красовалась уродливая метка. Девушка стала Упивающейся этим летом, когда он избежал этого. Была ли Паркинсон для него опасна? Нет. Если бы Темный Лорд приказал ей убить его, то он либо уже был мертв, либо мертва была Панси. А они оба живы и уже в течение месяца наслаждаются в объятиях друг друга. Слизеринка была первосортной кокеткой, а ее познания в искусстве любви вызывали зависть у многих. Идеальный партнер, она совершенно к нему не липла, не объяснялась в любви.
Насколько Драко знал, его подруга детства уже нашла себе мужа, какого-то богатого шведа-аристократа, тоже Упивающегося, и то, что он ей в деды годится, совершенно не мешало Панси выйти замуж. Ей же лучше, будет молодой женой при муже-старике, замечательные возможности открываются. А когда старичок скончается, а до этого не так уж и долго ждать, то она станет богатой вдовой, полностью распоряжающейся как и имуществом мужа, так и наследством своих родителей.
Впрочем, это сейчас не важно. Драко легким движением палочки призвал книгу, которую минуту назад держала в руках Панси. Скоро она уже была вместе с остальными книгами об обрядах. Паркинсон незачем знать, чем он увлекается. Придет время, и Темный Лорд вновь предпримет охоту на отказавшихся от метки, Панси обязательно будет в числе тех, кого за ним отправят. Ведь Волан-де-Морт так любит проверять, насколько ему подчиняются люди, так легче выявить предателей. Будь Люциус жив, его бы тоже послали за сыном.
— Драко, ты меня слушаешь? — полностью одетая Слизеринка нетерпеливо постукивала ногой по полу.
— Теперь слушаю, — парень накинул на шею зеленый галстук.
— Что ты собираешься делать на выходных?
— Утешать наивных Гриффиндорок, — тихо пробормотал Драко так, чтобы стоящая недалеко девушка его не услышала. — Я буду занят. Найди себе другую компанию для похода в Хогсмид.
— Вообще-то, я не это имела в виду, — она значительно покосилась на постель.
— Найди себе другую компанию, милая, — Драко чмокнул ее в губы, — я буду занят… Черт! Завяжи этот галстук!
Панси послушно принялась завязывать шелковый галстук.
— Значит, занят будешь, — протянула девушка. Без сомнения, она примерно догадывалась, чем именно он будет занят. Вдруг она лучезарно улыбнулась, — занят так занят. Мне тоже есть чем заняться.
— Вот и хорошо, — Драко накинул мантию на плечи.

Уже после обеда, когда он в компании Слизеринцев шел на уход за магическими существами, то в глаза ему бросилась небольшая группа Гриффиндорцев во главе с Поттером, рядом, естественно, были Уизли и Гермиона.
Глаза кареглазой девушки тут же загорелись внутренним светом, она как всегда была рада его видеть. Драко тоже любил смотреть на девушку, но смотрел он на нее либо как на зверька, которого он в будущем будет терзать, либо как на картину, красивую и неисследованную. О, да, Гриффиндорка была красива. С возрастом это стало очевидно для многих, пожалуй для всех, кроме ее друзей, которые видели в ней только подругу. Во время занятий она мало чем отличалась от других студенток, только что косметики на лице меньше, больше естественности.
Он желал ее как ни одну другую девушку, особенно сейчас, когда понимал, что цель очень близка. Драко хотел ее окунуть в тот Ад, который он испытывает всегда. Пусть она узнает ту сладострастную муку, которая сжигает его почти каждую ночь. Пусть она узнает, что такое огонь, который внутри терзает его тело. Возможно, тогда она поймет, как можно любить холод… Она будет страдать…
— Ну, сегодня, я эт, припас для вас кой-чё интересное, — грубый голос лесника, а теперь уже и учителя ухода за магическими существами заставил Драко отвлечься от своих мыслей. — Это так называемые…
Дальше Слизеринец не слушал. Зачем ему это? Глаза весь урок были прикованы к группе Гриффиндорцев, среди которых стояла она, как обычно внимательно слушавшая урок. Рядом были Поттер и Уизли, которые, переговариваясь, не обращали на других никакого внимания. Это не важно, главное - эти двое сегодня узнают, почему их подружка стала другой, ведь они беспокоятся о ней.

Гарри неторопливо спускался в подземелья. Он хотел увидеть Рона, который отбывал наказание. Темноволосый парень знал, что друг должен вот-вот пройти по этому коридору, он должен его поймать до того, как тот дойдет до гостиной Гриффиндора. Сегодня Хагрид на уроке украдкой ему шепнул, что ждет его, Рона и Гермиону у себя в хижине после отбоя. По тону полувеликана, Гарри понял, что новость будет относиться к войне с Волан-де-Мортом.
Но так получилось, что ни Рону, ни Гермионе он не смог этого сказать раньше, теперь приходиться вылавливать их в двенадцать часов ночи. Девушку Гарри нигде не нашел, теперь оставалась надежда, что хоть Рон будет на месте. Карта Мародеров, как назло, сейчас была у Ремуса Люпина, который хотел следить за Хогвартсом, поэтому Гарри не мог узнать, где друзья.
— Чертов старый урод, — донеслась до Гарри брань лучшего друга. — Еще раз, и я за себя не отвечаю.
— Рон, — Гарри, тенью скользнув из-под темной ниши, стал рядом с высоким рыжеволосым парнем.
— Черт возьми! –—зашипел он в ответ, — разве можно так пугать!.. Ты прикинь, этот старый ублюдок…
Рон как всегда в своем репертуаре. Даже не поинтересовался, что он тут делает.
— Рон, нам нужно сейчас идти к Хагриду, — перебил Гарри. — Гермиону я не нашел, так что идем вместе.
— Мантия-невидимка с тобой? — тут же стал серьезным Уизли.
В ответ темноволосый парень выудил из кармана небольшой сверток.
— Если нас поймают, то будут большие неприятности, — прошептал напоследок Рон. — В прошлый раз мы чуть-чуть не попались.
Он больше не был старостой, а значит, не имел права ночью ходить по Хогвартсу, не говоря уж о Гарри.
— Прорвемся, — усмехнулся Поттер, откидывая мешающие волосы со лба.
Они, стараясь производить меньше шума, пошли по направлению выхода из замка. В школе было совершенно тихо, даже привидения, видимо, этой ночью решили не бродить по Хогвартсу. Вдруг тишину прорезал негромкий смех, парни на него даже не обратили бы внимания, зная, что в ночное время многим парочкам хочется уединиться в лабиринтах замка, но этот смех показался им слишком знакомым и родным.
— Гермиона, — едва шевеля губами, выдохнул Рон.
Гарри согласно кивнул. Значит у него не галлюцинации. И все-таки, что здесь делает Гермиона, которая, как он думал, уже видит десятый сон?
Парни замерли и стали старательно прислушиваться. Слышались шаги, которые постепенно становились ближе и тихие голоса, слов разобрать было невозможно. Но Гарри со стопроцентной гарантией мог сказать, что второй голос принадлежал кому-то мужского пола. С кем там Гермиона ходит по замку?
Голоса стали ближе.
— Куда мы идем? — сквозь смех спрашивала Гриффиндорка.
— Потерпи.
Голос мужчины был знаком, но двое друзей никак не могли понять, кто это.
— Драко, я серьезно!
Гарри почувствовал, как в горле у него пересохло. Или у него слуховые галлюцинации, или Гермиона только что произнесла “Драко”.
Раздался тихий мужской смех.
— Драко, перестань, — нет, ему не послышалось, она сказала “Драко”. — Если мы и дальше так пойдем, то скоро начнем спускаться в подземелья, а мне этого совсем не хочется.
— Будь хоть немного терпеливой.
На этот раз Гарри узнал голос столь ненавистного Слизеринца. Но… но это невозможно, Гермиона, она не могла…
Гарри почувствовал, как Рон сделал порывистое движение вперед.
— Нет, Рон…
Но тот его не слушал, он быстро освободился от мантии. А Гермиона и Малфой уже сворачивали в их коридор…

Так они и застыли: Рон со сжатыми кулаками и сверкающими от злости глазами. У Гарри видна лишь половина тела… Создавалось неприятное ощущение, что кто-то разрубил его напополам.
Гермиона тихо охнула, отшатнувшись назад. Драко увидел, как на ее лице шок постепенно сменяется страхом, а потом ледяным ужасом. То, чего она боялась больше всего, произошло.
Сам Слизеринец наблюдал всю сцену как бы со стороны. Он даже не надеялся, что и Поттер будет здесь, но, похоже, мальчику-герою не сидится в комнате. Комичный же у него вид с мантией-невидимкой, накинутой на половину тела. А вот и Уизли, его реакция именно такая, какой ее представлял себе Драко.
Нерушимой дружбе Гриффиндорцев пришел конец.
— Гермиона? — в голосе Поттера звучало непонимание и недоверие. — Что… ты здесь делаешь?
Девушка лишь отошла подальше, полными ужаса глазами смотря на друзей.
— Что ты с ним здесь делаешь? — выплюнул Уизли, тем временем взглядом пожирая спокойно стоящего Драко.
— Я… — Гермиона даже слов выговорить не могла от шока. — Гарри, Рон.
— Идем, — Поттер решительно схватил объятую ужасом девушку за локоть и поволок за собой. — Рон, идем.
Рыжий Гриффиндорец не сдвинулся с месте.
— Я хочу знать, сейчас же, почему вы, вдвоем, в двенадцать часов ночи гуляете по замку, при этом мило разговаривая друг с другом!
— Рон, пожалуйста, — прошептала Гермиона, даже не предпринимая попыток вырваться из железной хватки Гарри. Она бросила умоляющий взгляд в сторону Драко.
— Что значит, пожалуйста?! И не смотри так на него!!!
Драко хищно сузил глаза.
— Поттер, отпусти ее руку. А то у нее завтра от твоей мертвой хватки синяки будут.
На миг в коридоре воцарилась звенящая тишина. Никто не ожидал, что он сейчас заговорит.
— Поттер, я сказал, отпусти ее руку, — холодно повторил Слизеринец.
— Драко, не надо, со мной все в порядке, — умоляюще прошептала Гермиона, в ее карих глазах заблестели слезы, которые особенно были виды в неровном свете факелов.
— ДРАКО!!! — вскричали оба Гриффиндорца.
Рука Гарри разжалась.
— Идем, Рон.
Подхватив друга, он потащил его за собой.
— Гарри, Рон! — они даже не повернулись. — Драко, я… я должна их найти, — несколько слезинок покатилось по ее щекам. Рука, которой она дотронулась до Слизеринца, мелко дрожала. — Извини.
— Гермиона, — предупреждающе окрикнул он девушку.
Теплые, но уже слегка влажные от слез губы на секунду в порывистом движении припали к его губам.
— Они должны меня понять, — как в бреду зашептала она. — Должны… Пожалуйста, я… надо идти.
Драко наблюдал, как Гриффиндорка быстро скрылась за поворотом. Теперь стало понятно, насколько важна для нее дружба с Поттером и Уизли. Признаться, он ожидал немного другой реакции. Тем не менее, все к лучшему… к лучшему… ей надо сделать выбор.
Развернувшись, Драко зашагал в Обитель Слизеринцев, в подземелья.

Она не нашла их, хотя прошлась по всем местам, где могли находиться друзья. Даже в комнату мальчиков заходила, но их и там не было. В три часа ночи, полностью измотанная, Гермиона практически упала в кресло возле камина. В Гриффиндорской гостиной в такой поздний час никого не было, что было только к лучшему. Слезы не переставая катились по щекам, руки мелко дрожали.
Неужели… неужели они все узнали. Она так старалась скрыть правду, и все напрасно.
Ничего, они поймут… должны понять, ведь так? Они друзья уже семь лет, эти два человека ей ближе всех, они не могут… не должны от нее отвернуться.
— Они поймут… — словно в забытье шептала девушка, она сплела пальцы рук, пытаясь унять дрожь. — Поймут…
— Гермиона, что ты… — в махровом нежно-зеленом халате, по лестнице спускалась сонная Джинни. Рыжие локоны свободно струились по плечам, спадая ниже талии. — Что с тобой случилось? — девушка ахнула, увидев заплаканное лицо подруги.
Гермиона, спрятав лицо в руках, почувствовала, как тело сотрясается от судорожных рыданий.
— Гермиона, милая, — младшая Уизли села рядом, обняв подругу.
— Я до… лжна бы… была… им ра… ра… сказать, — сквозь рыдания простонала староста. — Пра… вда… Джи… Джинни… зачем…
— Гермиона, — Джинни тщетно пыталась добиться (до чего она пыталась «доПиться»? До зеленых человечков?) хоть какого-то вразумительного ответа.
— Я… я… не… хо… хо… тела, — до крови кусая губы, судорожно шептала девушка, — они… до… должны… по… по-нять, до… должны. Ч… что… я на… на…делала!
Джинни с непониманием и шоком смотрела на всегда спокойную и рассудительную подругу, которая сейчас едва ли могла выговорить хоть слово.
— Гермиона, успокойся, пожалуйста.
— Я… я… должна по… быть о… одна, — Гриффиндорка резко поднялась. — Джин… Джинни… п-пожалуйста… одна.
Продолжая судорожно всхлипывать, она побежала в свою комнату. Там она дрожащими руками достала дневник и раскрыла на чистой странице.

21 ноября, 1997 года. Пятница.

Я… я… не могу поверить, что это случилось. Сейчас руки страшно дрожат, почерк понимается с трудом. А слезы…
Такое чувство, что тысячи кинжалов воткнули мне в тело. Больно, мне ужасно больно. Не говоря уже об ужасе, который сковывает тело, когда я думаю о них, о том, что они не простят меня. Я боюсь, что завтра не увижу Драко — если они от меня отвернутся, то он единственная надежда на спасение. Они должны понять, они мои друзья. Я люблю его, этого не изменить, у них не будет выбора… придется понять.
Я проискала их полночи, но так и не нашла. А еще и он, я ведь его бросила ради них. Но не потому, что они мне дороже его. И Драко, и Гарри, и Рон, я ими всеми теперь дорожу, а Драко я еще и люблю. Люблю больше всего на свете, но Гарри и Рон…
Я сама запуталась, не знаю, что делать. Хочет завтра проснуться и понять, что все это всего лишь страшный сон…
А что будет завтра, я не могу представить, как утром не поприветствую их, как мы не пойдем потом вместе завтракать в Большой Зал…
Как мне больно… слезы залили весь листок, и буквы трудно разобрать.
Мало написала, но больше не могу…

Гермиона отстранила тетрадку, даже не посмотрев на лист, исписанный дрожащим почерком.
Комната быстро погрузилась во тьму, на широкой кровати лежала девушка, одетая в мантию. Сил подняться и принять душ совершенно не было. Глаза, из которых лились слезы, безразлично смотрели в пустоту.

Утро для Гермионы было ужасным. Она не пошла на завтрак, все это время приводя себя в порядок. Огромными стараниями краснота глаз спала, волосы приобрели приличный вид, но даже магия не в силах была скрыть мелкую дрожь в руках и неестественную бледность лица.
Сегодня выходные, она с Гарри хотела пойти в Хогсмид. Оставалась призрачная надежда, что он будет ждать ее у оговоренного места. Гермиона понимала, что это глупо, что он ни за что не пойдет теперь с ней, но как бы глупо это ни было — была надежда, пусть и маленькая.
Когда пришло время, Гриффиндорка спустилась в гостиную, через которую быстро прошла, не обращая ни на кого внимания.
Он стоял там, а рядом Рон, который, скорее всего, отменил свидание с Ханной. Оба были бледными и мрачными. Гермиона на миг замерла, а потом решительно двинулась в их сторону.
Всю дорогу до Хогсмида они проделали в гробовом молчании. Девушка несколько раз порывалась что-нибудь сказать, останавливалась. Когда показалась “Кабанья голова”, парни завернули в ее сторону. Гермиона послушно последовала за ними.
— Три сливочных пива, — мрачно буркнул Рон бармену.
Они сели в дальнем углу бара, рядом совершенно никого не находилось. Спустя минуту каждому принесли по пиву, и друзья некоторое время молча попивали из банок.
— Я должна была вам раньше сказать, — тихо заговорила Гермиона. Она поставила банку со сливочным пивом на стол, так как та слишком заметно дрожала в ее руках.
— Ты вообще не должна была с ним встречаться, — заметил Гарри.
Гермиона силой воли предотвратила появление слез на глазах.
— Думаешь, я хотела, чтобы все так вышло? — опустив голову, прошептала она.
— А чего ты хотела, начав встречаться с Малфоем? — холодно бросил Рон.
Гермиона спрятала лицо в дрожащих руках.
— Это все случайно вышло, я думала, что смогу уйти, но не смогла.
— О чем ты говоришь? — вскинул голову Гарри, в его глазах вдруг загорелась надежда. Он отнял руку девушки от лица, крепко сжав ее в своей. — Гермиона, он тебя околдовал, есть много способов. Мы найдем противоядие и…
— Он ничем меня не околдовывал, Гарри, — перебила девушка. — Я бы знала.
Рон досадливо поморщился.
— Но это же Малфой, Гермиона, Малфой!
— Я знаю, кто он.
— Тогда скажи нам, почему.
Гермиона медленно высвободила руку из теплой ладошки друга. Она смотрела куда угодно, но только не на них.
— Я люблю его.
— ТЫ не можешь ЕГО любить! — тут же вскричали оба.
На них тут же стали оборачиваться другие посетители заведения.
— Гермиона, — тихо сказал Гарри, — мы утром видели Джинни, она рассказала, что было ночью в гостиной. Ты стала совершенно другой. И все из-за Малфоя!
— Я изменилась не из-за него, Гарри! — воскликнула Гриффиндорка. — Но даже если он немного на меня повлиял, то что из этого?
Минуту они молчали, пока Рон не пошевелился.
— Расскажи, как все началось.
И она заговорила, тихо, еле слышно. Парни внимательно слушали, не перебивая, а когда рассказ подошел к концу, оба мрачно смотрели на банки из-под сливочного пива.
— Ты спала с ним? — резко спросил Гарри.
— Гарри! — ахнула Гермиона, чувствуя, как бледные щеки загораются румянцем.
— Просто ответь.
Они напряженно смотрели на подругу, которая все молчала.
— Нет, — выдавила она. Каким же тяжелым был этот разговор.
На лицах друзей появилось неподдельное облегчение.
— Гермиона, ты должна оставить его, ради себя же самой, — заговорил Гарри. — Он не такой как мы…
— Я это знаю…
— Он Малфой, а они…
— Тем не менее, Драко отказался от метки, — резко вскинулась Гермиона.
— Не произноси его имя хотя бы при мне, — с отвращением произнес Рон.
— Отказ от метки ничего не значит.
В карих глазах вспыхнул гнев.
— Гарри, ты хочешь, чтобы я бросила человека, которого люблю больше жизни! — она вскочила со стула.
— Я хочу, чтобы ты не ломала себя жизнь, — он тоже поднялся.
Гермиона тут же села обратно и опустила лицо, по щекам заскользили слезы, которых друзья еще не видели.
— Пожалуйста, поймите, я люблю его. И что бы вы ни говорили, от этого любовь не исчезнет… я боялась сказать вам правду, потому что знала, что вы бы не поняли меня! — она судорожно вздохнула. — И сейчас не понимаете.
— Мы хотим тебе добра, — встрял Рон.
— Откуда ты знаешь, что для меня хорошо, а что плохо!!! — закричала Гермиона. — Я не брошу его, что бы вы ни говорили!
Вновь вскочив, она бегом направилась к выходу, на пути столкнувшись с Джинни.
— Гермиона! — раздался крик трех человек, но она даже не обратила внимания.

Гермиона стояла возле Визжащей хижины. Тут ее никто не увидит, можно просто постоять, не думая о своих проблемах хотя бы некоторое время.
Как приятно освободиться на несколько секунд от боли, которая терзает тело. Неважно, что слезы льются по щекам, пока она может не думать ни о чем.
— Гермиона, — кто это? Ей не хочется видеть людей. — Гермиона, что с тобой?
— Драко, — поворачиваясь, она крепко к нему прижимается, вдыхая знакомый запах. — Драко, поцелуй меня.
Возможно, она была не права, когда хотела остаться одна. Его присутствие как лечебный бальзам.
Гермиона с жадностью отвечает на поцелуй, а слезы все льются по щекам. Отстраняясь, она судорожно всхлипывает и прячет лицо у него на груди.
Слизеринец медленно проводит рукой по ее густым волосам:
— Все будет хорошо, — как он может так откровенно лгать, зная, что дальше будет еще хуже, неужели на свете есть такая жестокость? — Успокойся, любимая.
Девушка плачет и не видит, как из-за угла показываются три фигуры — двое парней и девушка. Они чуть ли не с шоком смотрят на обнимающуюся пару, особенно на Гриффиндорку с непокорными локонами, которая спрятала лицо на груди своего избранника и судорожно всхлипывает.
Холодные серые глаза с безразличием смотрят на них. Те медленно поворачиваются и уходят.
Они еще не смирились с выбором подруги, и не смирятся никогда. Эти три фигуры, неторопливо бредущие к школе Магии и Колдовства, еще не готовы отречься от той, которая была их подругой. Они будут бороться, и им невдомек, что борьба закончится поражением, что дружба уже умерла.

Три дня Гермиона провела как в бреду. Боль и муки стали постоянными ее спутниками на уроках. Гарри, Рон и Джинни не оставляли попыток ее образумить, хотя их пыл заметно приутих. Пока никто не решался сделать окончательного шага в разрыве — семь лет дружбы не так легко перечеркнуть, тем не менее, все было предрешено.
Лишь несколько часов, поздним вечером, Гермиона чувствовала себя счастливой — встречи с Драко. Рядом с ним она забывала обо всех тревогах. Пусть на время, но она была счастлива, несмотря на гадкие слухи, начавшие распространяться по Хогвартсу.
Наверное, их видели в Хогсмиде, потому что больше было негде. Нельзя сказать что эта новость вызвала всеобщий шок, многие вообще никак не отнеслись к ней. Все факультеты вели себя по-разному. Хаффлпаффцы пять минут обговорили это и решили, что пусть гуляют, раз им хочется. Райвенкловцы делали предположения, какое зелье любви было использовано — не важно, с чьей стороны. Слизеринцы восприняли Гермиону как очередную игрушку Малфоя, а Гриффиндорцы… младшие курсы на эти сплетни и не обратили внимания, для них Гермиона была образцовой студенткой, лучшей ученицей и той, кто может помочь с уроками… как старшая сестра, иначе говоря. А старшекурсники… открытой неприязни не было, но это не значило, что ее вообще нет. Они восприняли это как личное оскорбление, но молчали. Только Парвати и Лаванда не постеснялись высказать свое мнение. Нельзя сказать, что Гермиону это слишком расстроило — разве можно полагаться на мнение тех, кто верит, что чаинки могут предсказать судьбу. Девушка не обращала внимания и на отчужденность однокурсников, главными для нее были Гарри, Рон и Джинни, с которыми отношения становились все хуже и хуже. Ну почему они не хотят смириться с ее выбором! Почему они такие!
Гермиона, опустив голову и прижимая к груди книги, шла по Большому залу. Она села на самом краю Гриффиндорского стола и тут же принялась быстро поедать ужин, лишь бы быстрее уйти отсюда.
Пять минут, и девушка уже на выходе, где случайно сталкивается с МакГонагалл. Та внимательно смотрит на свою лучшую ученицу, за последние дни сильно побледневшую. Так ничего и не сказав, декан Гриффиндора зашла в зал, а Гриффиндорка смотрела ей вслед.
До учителей тоже должны были дойти слухи о ее связи с Малфоем, но те, наверное, предпочли не вмешиваться — единственное, что действительно радовало.
Развернувшись, Гермиона направилась к библиотеке, где надеялась спокойно почитать. В последнее время она старалась уделять больше внимания урокам, но даже шестичасовые сидения за учебниками приносили гораздо меньше пользы, чем раньше. О причинах нетрудно было догадаться.
Вот и сегодня Гермиона сидела в библиотеке и тупо смотрела на первую страницу тридцать шестого параграфа. Спустя полчаса девушка обнаружила, что книга находится в перевернутом состоянии… м-да, хорошее начало…
— Гермиона, — раздался рядом тихий голос.
— Джинни, — она медленно отложила книгу.
— Нам надо поговорить.
— О чем? — с горечью спросила Гермиона. — О чем ты хочешь говорить, Джинн? Я не хочу слушать очередную лекцию на тему: “Малфой тебе не пара”. И не буду это делать. Вам придется смириться с этим.
Джинни грустно смотрела на ослепленную любовью подругу.
— Возможно, смириться с этим, хотя это не то слово, я смогу, но не Гарри и Рон, — младшая Уизли села рядом. — Они никогда не смирятся, Гермиона, никогда. Вот именно об этом я и хотела поговорить. Ваши отношения становятся хуже с каждым днем, они перерастут в безразличие, а потом может быть и в ненависть. Лучше вы бы сейчас поссорились, но потом поняли, что ошиблись — это не так страшно, как наблюдать за угасанием дружбы. Я пробовала говорить с Гарри и Роном по отдельности, но они оба стоят на своем, хотя еще не отказались от тебя. Гермиона, прислушайся, я говорю серьезно. Они отвернутся от тебя, и им будет все равно, что с тобой случится, будь это плохо или хорошо. Не допусти этого, вы должны найти способ решить свои проблемы и… знаю, что не должна это говорить, но Малфой, он… Гермиона, он не такой как мы и не такой как все люди, он опасен. Ты же знаешь, что я могу предчувствовать события. И еще… ты слышала, что сейчас говорят некоторые студенты.
Гермиона некоторое время молчала. Как ей надоело страдать! Почему так жесток мир, почему именно с ней!
— Думаешь, я об этом не думала, но до глупых сплетен мне нет дела. Я знаю, что наша дружба распадается на глазах, но ничего не могу с этим поделать. Они хотят от меня слишком многого, да и ты тоже. Я не в силах бросить Драко — это просто убьет меня, как убивают меня и разногласия с Гарри и Роном. Но Драко… я люблю его, Джинн, больше всего на свете. Можешь считать это магией, но жизни без него для меня не существует, а они именно этого требуют…
В глазах рыжей девушки заблестели слезы гнева, она резко поднялась.
— Я думала, что ты, Гарри и Рон всегда будете вместе, сколько я помню, так было всегда. И сейчас ты готова забыть семь лет дружбы ради одного человека, с которым общаешься меньше месяца! Это не нормально, Гермиона! Ты просто не дорожишь их дружбой.
— Не говори, чего не знаешь!!! — Гермиона тоже вскочила с места. — Гарри и Рон для меня долгое время были ближе всех, до них я никогда не доверяла людям так, чтобы полностью раскрыть себя. Я не просто ценю их дружбу, они для меня как воздух, без которого нельзя жить.
— Так почему же ты так поступаешь! — Джинни уже кричала.
— Потому что Драко для меня значит столько же, — отрезала Гермиона. — Он, по крайней мере, не ставит мне ультиматум: он или Гарри с Роном! Извини, Джинни, я пойду.
Больше ничего не говоря, девушка выбежала из библиотеки, не обратив внимания на сердитые окрики мадам Пинс. Уже у себя в комнате, кинув вещи на кровать, она дала волю слезам.
“Почему именно со мной?” Извечный вопрос, изводящий любого, на него нет достойного ответа и никогда не будет. Опутанная сетями коварной любви, Гриффиндорка тем более не знала ответа. А сердце разрывалось, терзаемое сомнениями. Это муки Ада, что же может быть хуже… а ведь хуже бывает, просто она еще не знает об этом.

Незаметно наступил глубокий вечер. Гермиона готовилась к очередной встрече со Слизеринцем. Быстрее бы, в его объятиях все забывается.
— Гермиона, — в гостиной было всего два человека. Они несомненно знали, куда спешит их подруга.
Девушка остановилась, грустно смотря на высокого долговязого рыжего парня и стоящего рядом темноволосого, со шрамом в виде молнии на лбу.
— Гермиона, так больше продолжаться не может. Нам надо что-то решить.
— Что… — эхом отозвалась она.
Они не подошли, не взяли ее за руки как обычно. Двое парней стояли в стороне. Если они и чувствовали боль или сомнения, то слишком хорошо их скрывали.
— Ты расстанешься с Малфоем? — этот вопрос они задают в последний раз.
Гермиона медленно прислонилась к камину, словно силы ее оставили. Слезы душили горло… им нужен ответ.
— Нет.
Так они и стояли, трое друзей, а в воздухе летали осколки разбившейся дружбы. Гермиона не выдержала этой давящей, неприятной тишины, когда внутри все будто разрывается, ломает тебя на части. Такую боль ни с чем нельзя сравнить, словно ты потеряла часть себя, ту часть, которая заставляет жить.
Гарри и Рон медленно, неохотно развернулись и деревянными шагами стали подниматься по лестнице. А Гермиона смотрела им вслед, глотая слезы и до крови кусая губы, чтобы не закричать из-за ощущения внутреннего холода, будто лед внутри и тьма, которая заволакивает сознание…

Пришла в себя девушка только глубокой ночью. Оцепенение сошло, сквозь пустоту стали пробиваться какие-то мысли.
Гарри и Рон… они ушли. Все, это конец, конец всему.
Гермиона со стоном боли, вырвавшимся их груди, выбежала из гостиной. Она стремительно мчалась по лестницам. Дверь во двор распахнулись, в темной мгле быстро затерялся хрупкий силуэт.
Она не знала, где находится. Наверное, где-то в лесу, но насколько далеко она зашла или бродила кругами — неизвестно. Окоченевшая Гермиона села на землю и прижалась к дереву. Подтянув колени к груди, она обхватила их руками — так теплее, хотя смешно заботиться о тепле, когда часть тебя хочет умереть, исчезнуть из этого мира. Даже мысли о Слизеринце не возрождали желания жить. Возможно, если бы он был тут, она бы послушалась его, но не на расстоянии… сейчас над ней никто не властен.
В темной глуши леса раздались судорожные всхлипы. Ей хотелось умереть, сейчас, если нет другого выхода. Возможно это трусость — желать смерти именно сейчас, но она не хочет мучиться, лучше умереть.
Колючий ветер закрадывался под одежду, но Гермиона не обращала на него внимания. Она пустым взглядом смотрела на покачивающиеся черные деревья.
Ее сломали, как игрушку. Два человека, которым она разрешила приблизиться к себе, два друга, перед которыми она убрала возведенные стены.
Возможно, они не хотели ее ломать. Возможно, не понимали, как сильно запали ей в душу. Но это только возможно… а сейчас смерть совсем близко, она здесь, эта вечная подруга для тех, кто сломан или сдался…

Драко внимательно оглядел Большой Зал — Гриффиндорки опять не было. Он понял, что что-то случилось еще вчера вечером, когда она не пришла на Северную башню, но особого беспокойства не проявил. На завтраке он заметил, как непривычно тихо ведут себя Поттер и Уизли. Еще тогда он уверился, что что-то случилось, скорее всего, очевидный разрыв неразлучной троицы…
Гермиона, как он подумал тогда, лежит у себя в спальне и льет слезы. Тем не менее смятение возрастало. Драко не пошел на первые уроки и провел обряд Защиты, на всякий случай, но этим все и ограничилось.
Сейчас же, на обеде, ее опять не было. И опять беспокойство, она еще нужна ему, он не все доделал. Вдруг глупой девчонке придет в голову лишить себя жизни из-за потери друзей. Успокаивало лишь то, что утром он провел ритуал, он сохранит ей жизнь… если она еще жива.
Уроки во второй половине дня тянулись необычно долго, слишком долго. У Драко сегодня с Гермионой не было не одного совместного урока, так что он не мог узнать, присутствует ли она на лекциях. Что за чертовщина!
Он не пошел на ужин, вместо этого Драко тенью проскользнул в свою комнату, доставая запретную книгу. Листы быстро переворачивались невидимой рукой, он где-то здесь, обряд Нахождения. Серые глаза мимоходом просматривали пожелтевшие от времени страницы, губы тихо что-то шептали. Вот!
Он достал несколько ритуальных вещей, амулетов и приступил к таинству. Да, это и есть она — свобода. Осознание того, что ты один пользуешься обрядами, что один знаешь их силу и мощь — это опьяняет сильнее лучшего вина. Знакомые движения рук, пассы, так обычно и каждый раз будто впервые. Ритуалы — вот его страсть и его слабость одновременно, но о них не узнает никто и никогда, незачем врагам показывать Ахиллесову пяту, они могут этим воспользоваться. А кто же враги? Все.
Драко почувствовал в себе силу, мощь. Теперь он знал, где Гриффиндорка, но он еще не мог назвать места, пока картина не прояснилась, еще немного…
Дьявол ее побери!!! Она в Запретном лесу! Еще жива, но нить жизни слаба… Не теряя времени, он схватил метлу, теплую мантию и быстрым шагов пошел к выходу… Идиотка, ненормальная, глупая Гриффиндорка!
Холодный ветер яростными порывами стремится сбросить с метлы, но это не мешает, в голове бьется лишь одна мысль — успеть найти ее, ту, которая слишком много для него значит; ту, которая не должна уйти в другой мир так просто, она его жертва, и пока ей остается… Рано умирать.
— Идиотка, — сквозь стиснутые зубы прорывается раздраженный шепот. Руки крепко сжимают древко метлы.
Он чувствует ее, Гриффиндорка совсем близко, где-то в дебрях деревьев. Драко осторожно спускается к земле, пока не становится на нее. Теперь надо найти девчонку, она где-то тут…
И он ее видит, покоренную, сдавшуюся, возможно и сломанную. Колени, прижатые к груди, крепко обхвачены заледеневшими руками - ночь была холодной, да и день тоже, хорошо хоть мороза не было.
Девушка слегка покачивается из стороны в сторону; дрожащие, посиневшие губы что-то слабо шепчут. Застывшие слезы красуются на бледных щеках. Потом Драко смотрит в ее открытые, но ничего не видящие глаза, в них признание поражения, она сдалась.
— Гермиона! — он подбегает к ней. — Черт возьми, что ты здесь делаешь?
Она молчит, а глаза все смотрят в пустоту. И что он должен делать, смотря на нее, жалкую и холодную одновременно.
— Драко, — тишину прорезает хриплый, едва слышный голос. — Уходи, пожалуйста.
— Еще чего, — он холодно сузил глаза. — Я без тебя не уйду, миледи.
— Уходи, — шепчет Гермиона, а глаза смотрят в одно и тоже место.
Слизеринец садится рядом, на холодную, промозглую землю, откидывая голову назад, к дереву. Не этого он хотел, она не должна так болезненно реагировать на разрыв с ними, она должна все еще хотеть жить. Должна, черт возьми!
— Поттер и Уизли этого не стоят, — он говорит как прежний Малфой, холодный и циничный. — Ты из-за потери какой-то дружбы готова отдать жизнь, когда они сейчас спокойно сидят на ужине. Это глупо, Грейнджер.
Гермиона вздрогнула, услышав свою фамилию из его уст. Он же говорил, что любит ее, а сейчас…
— Ты просто наивная девчонка, которая доверяет тому, кому не стоит, например, Поттеру и Уизли.
Он заметил, как в карих глазах вспыхнул гнев, даже сейчас она готова защищать бывших друзей… еще не все потеряно, она вернется к жизни.
— Не смей о них так говорить, — она пытается крикнуть, но почти целый день сидения на холоде сделал свое дело — она охрипла, да и почти погибла.
Смерть смотрит из-за поворота, гадая, забрать ли девушку сейчас, но нет, она уходит… до следующего раза.
— А кто же они?
Гермиона пытается повернуться к нему, ударить, но не получается, все тело затекло и похолодело, оно не подчиняется ей. Тогда Драко встает, поднимая девушку с собой.
— Ты любишь меня, Гермиона?
Как он смеет об этом спрашивать, когда знает ответ! Ей хочется закричать, взвыть от боли… опять вернулись чувства, с его появлением, а ведь смерть была так близка, она смотрела на нее, в ее глаза… Забвение, где ты?
— Любишь? — почему он спрашивает!
— Драко… да.
— Тогда мы улетим отсюда, и больше никаких мыслей о самоубийстве.
Он подхватил ее на руки и посадил перед собой на метле. Девушка уснула, крепко прижившись к нему, она была доверчивым котенком… совсем маленьким и невинным…

Гермиону стало вытягивать из сна то, что она услышала чей-то голос, вероятнее всего будивший ее, но она не спешила просыпаться, во сне было уютно и тепло, словно мягкие волны обволакивают ее тело.
— Тебе нужно принять ванну, - голос слышался отчетливее. — Гермиона?
— Драко? — девушка все-таки открыла глаза. — Где я?
— У меня в комнате.
Гермиона медленно села на кровати, чувствуя, как легкая дрожь постоянно сотрясает тело. Она взглянула на него, того, кто спас ее, не дал погибнуть в лесу, не дал ей сломаться. Она была ему благодарна.
— Я люблю тебя, — девушка в порыве нежности приникла к нему.
— Я знаю, милая, — Драко мягко улыбнулся, но глаза продолжали оставаться серьезными. — Тебе следует принять ванну, чтобы согреться.
Гермиона послушно встала с кровати и пошла к двери, ведущей в ванную комнату.
— Знаешь, — она замерла, — я вот думаю, не составить ли тебе компанию, вдруг ты решишь утопиться.
— Не стоит беспокоиться.
Серьезно Драко говорил или нет, Гермиона не знала, она просто была ему благодарна.

— Выпей, — он протягивает ей склянку, наполненную слегка голубоватой жидкостью. — Это вернет голос и предотвратит простуду.
Девушка подозрительно смотрела на странную воду, но все-таки ее выпила. Жидкость была приторно-сладкого вкуса, немного вязкая, но это, слава Мерлину, далеко не ужасное Оборотное зелье.
Гермиона поправила огромный для нее халат Слизеринца, а потом грустно посмотрела на Драко.
— Я могла умереть, — голос спокойный, но чем-то настораживающий.
— Я бы тебе не позволил, — он протягивает к ней руку и тянет за собой к кровати. — Ложись, я буду рядом.
Гермиона ложится на мягкую кровать, а он рядом, оберегает ее своим теплом и любовью. Но даже сейчас, лежа в его объятиях, она думает о них, потерянных для нее. Сердце вновь сжимается, словно в железных тисках, а слезы выступают на глазах. Одиночество, несмотря на то, что он рядом; холод, несмотря на то, что в комнате тепло; боль, несмотря на то, что все уже в прошлом…
— Драко… — стон отчаяния вырывается из ее уст, она тянется к нему. — По… пожалуйста… помоги мне…
Хочется забыться, уйти туда, где нет таких понятий как муки или боль.
“Забыться, забыться”, — в висках стучит лишь это слово.
Гермиона с жадностью отвечает на поцелуй Слизеринца, она стягивает с него рубашку…
Забыться… забыться… где нет боли…
Его горячие руки скользят по обнаженному телу… именно этого она хочет, именно это поможет убить боль… руки мягко сжимают округлые полушария груди, вырывая из нее новый стон, в нем нет отчаяния.
Карие глаза умоляюще смотрят на него, избранника: “Избавь меня от мыслей о них… только ты один можешь это сделать”.
Она в забытье, именно в том месте, где нет разрывающей сердце боли, но есть сладострастная мука и сплетающаяся с ней любовь.
Его рука медленно скользит по золотистой в свете свечи ноге девушки. Она закрывает глаза, чтобы полностью отдаться восхитительным ощущениям, чтобы полностью отдаться ему… Светловолосый юноша становится смелее, губы настойчиво дразнят нежную кожу точеной шеи Гриффиндорки, спускаясь к упругой девичьей груди.
Гермиона глотками заглатывает воздух, которого становится катастрофически мало. Мерлин! что он с ней делает. Она смотрит в серебристые глаза нависшего над ней Слизеринца.
— Не бойся, — тихий шепот — это его голос…
— Люблю, — шепчет она в ответ.
Он лишь слегка наклоняется и осторожно проникает в нее, резкая боль пронзает тело девушки, беря свое начало где-то внизу живота. На глаза навертываются слезы.
— Нет… Драко… больно…
— Люблю, а боль уйдет.
Боль и вправду уходит, медленно, но уходит. С каждым его движением вновь наступает сладостное забвение.
Широко распахнув глаза, она движется вместе с ним, своим избранником, а теперь еще и любовником. Гибкое, пластичное тело партнера заставляет трепетать от восхищения, тело захлестывают все новые волны экстаза.
— Драко… — еще один толчок, а за ним протяжный стон наслаждения, и наступает эйфория.
Он что-то шепчет, но слов не разобрать из-за частых хищных поцелуев. Его глаза словно расплавленное серебро, в котором плавает триумф, победа, торжество.
— Ты моя, Гермиона, — это единственные слова, которые она смогла понять.
— Твоя…
Усталая, вялая, она лежит у него на груди, а отяжелевшие веки требуют, чтобы их закрыли, но она продолжает смотреть на Слизеринца, чей профиль виден в слабом свете свечи. Его глаза тоже открыты, он поворачивается, чарующим взглядом смотря на нее.
— Спи, ты наверняка устала, — легкий шепот как раз вписывается в витающую в комнате атмосферу спокойствия.
— Я боюсь, что завтра проснусь и пойму, что это всего лишь сон.
— Не сон, котенок, это не сон.
— Я боюсь боли, той, что внутри, в сердце. Она может вернуться
— Она не вернется, я с тобой…
Девушка, успокоенная, закрывает глаза и видит прекрасные, ничем не испорченные сны, она не слышит этой ночью последних слов любимого:
— Пока я с тобой, моя Гриффиндорка.

Утро для Гермионы было самым счастливым в ее жизни. Когда глаза сами собой открылись около семи часов утра, девушка спокойно начала рассматривать лежащего рядом парня. Светлые волосы разметались по подушке, лицо спокойное, не умиротворенное, просто спокойное. Одна рука обнимала ее за талию, другая была закинута за голову…
Он удивительный, лежащий рядом с ней человек, он дал ей смысл жизни, когда хотелось умереть, он дал ей новую себя.
Вот он медленно приоткрывает глаза и, слегка сузив их, смотрит на девушку.
— С добрым утром, принцесса.
— Никакая я не принцесса, — смеется она, тем временем ближе придвигаясь к Слизеринцу, — я просто твоя.
— Моя…
Гермиона и не заметила, как он резко перевернулся и вдавил ее в кровать своим телом. Драко требовательным поцелуем перекрыл все возражения со стороны девушки, ее губы тут же сложились в полуулыбке. Она слегка взъерошила его светлые волосы, пройдясь по ним рукой…
Гермиона вновь задыхалась, от счастья, от любви, от свободы. Любимый человек, доступный, близкий, он сейчас рядом, он тоже ее любит… разве можно передать словами те чувства, что сейчас испытываешь? Нет.
— В тебе мой смысл жизни, — слегка сбивчиво, переводя дыхание, проговорила Гермиона. — Если бы не ты, я бы была мертва, там, в лесу, да это не важно, если бы не ты, я бы просто не стала жить. Ты для меня все, Драко. Ты единственное, что у меня есть, чем я дорожу больше всего на свете.
Что это с ним? На миг ей показалось что в столь любимых глазах вспыхнула… вина? Нет, но что-то похожее, она не поняла. Скорее всего даже показалось, сейчас он нежно и ласково смотрит на нее, а на губах задумчивая полуулыбка.
— Нам надо вставать, — неохотно говорит Гермиона. — Уроки, как никак.
— Надо, — соглашается Слизеринец, так и не сдвигаясь с места.

Раньше Гермиона думала, что счастье не может быть слишком односторонне, как допустим, только любить, но она ошибалась, потому что раньше не любила больше всего на свете. Не любила и не знала… чего не знала?.. не знала многого, что узнала сейчас, любя его.
Гермиона проводила с Драко все свободное время, только он был ей нужен, он один. Гарри и Рон не беспокоили девушку, после первой ночи с Слизеринцем боль и страдания притупились, потому что рядом был тот, кто защищал от воспоминаний, тот, кто сглаживал их. В башне Гриффиндора она уже не ночевала, предпочитая проводить ночь в объятиях возлюбленного, там, где ей рад единственный, важный для нее человек.
Нельзя сказать, что отношения со Слизеринцем были гладкие и спокойные, присутствовали в их жизни мелкие ссоры, недовольство друг другом или еще какие-нибудь мелочи, болью отзывавшиеся в сердце девушки. Но через несколько часов обида проходила, и Гриффиндорка вновь была в его объятиях…
Время бежит быстро, когда человек счастлив. Порой не замечаешь его ход. Для Гермионы неделя пробежала единым пятном слепящей любви. Какое это счастье — любить и быть любимой!..
…И какие это муки и страдания - быть покинутой любимым…

Гермиона лениво повернулась на кровати.
Сегодня был первый день зимы, по непонятной причине отменили уроки, никуда не надо спешить, можно валяться в постели сколько тебе угодно.
Девушка, подперев голову рукой, посмотрела на сидящего за письменным столом парня. Он был сосредоточен, даже мрачен, трудно понять, какие мысли обуревают его в этот момент. Вдруг он резко повернулся в ее сторону.
— Ты уже проснулась, — как бы мимоходом заметил юноша.
— А это плохо? — поплотнее завернувшись в простыню, сиплым со сна голосом поинтересовалась Гриффиндорка.
Драко ухмыльнулся.
— Совсем нет, — он медленно поднялся с кресла.
У Гермионы мгновенно залились румянцем щеки — парень был полностью обнажен. Девушка крепко зажмурилась. По комнате тут же разлетелся тихий смех.
— А ночью ты не возражаешь.
— Это ночью, — буркнула Гермиона, пытаясь вслепую нащупать тумбочку, на которой лежит небрежно брошенная вчера заколка. — Я в душ.
Все так же на ощупь девушка поднимается с кровати и осторожно шагает по направлению к ванной.
— Можно с тобой? — теплое дыхание Слизеринца словно опаляет затылок Гриффиндорки.
— Драко, — она слегка передернула плечами, скидывая только что легшую на спину руку.
— Мне надо сказать “пожалуйста”? — издевательски протягивает он, обхватив руками тонкую талию.
Гермиона слабо улыбается.
— Не отказалась бы…
— Пожалуйста.
— Идем.
— А как же твое смущение? — рука, как ночной вор, закрадывается под простыню, окутавшую девушку, и начинает легко скользить по телу.
— Справлюсь как-нибудь, — выдыхает Гермиона, когда ловкие пальцы принимаются бродить по чувствительной к ласкам груди.

Она была еще в душе, а Драко уже вновь сидел за письменным столом. Мысли возвратились к утренним думам… пришло время, он должен начать исполнять вторую часть клятвы, она стала его, душой и телом, теперь девушка будет растоптана и униженна, она будет гореть в муках Ада…
Жалеет ли он об этом, о клятве? Нет. Так нужно. И не в том дело, что девушка, стоящая сейчас в душе, магглорожденная, просто она та, кого он избрал, случайная жертва. А ведь иногда хочется плюнуть на клятву, просто побыть с девушкой хотя бы до тех пор, пока она не надоест, но он это не сделает. Почему? Потому что будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
Он не такой как другие, и желание “смешаться с толпой”, пусть оно и возникает довольно часто, лишь мимолетный, глупый порыв.
— Драко, я пойду в библиотеку, — голос девушки заставил Слизеринца вздрогнуть.
— Встретимся позже в Выручай-комнате, — глухо ответил он.
Гермиона, на прощанье чмокнув его в щеку, выбежала из спальни, а он все сидел в кресле, спрятав лицо в ладонях. Он скажет ей все в Выручай-комнате. До их роковой встречи придется сделать очень многое: надо провести несколько обрядов, чтобы защитить Гриффиндорку от самой же себя… она обязана жить и мучаться. Обязана.
Рука Слизеринца сжала первый попавший листок… надо приступать к ритуалам… трудный сегодня будет денек.
Драко взял несколько томов по обрядам и принялся выискивать там нужные таинства.
Скоро… совсем скоро.

Гермиона устало прикрыла глаза. Кажется, она засиделась над книгами, обед уже давно прошел, теперь придется идти на кухню. Поднявшись с места, девушка гибко потянулась, разминая затекшее тело. Потом, подхватив пару книг, она вышла из библиотеки.
Сначала надо занести книги в свою комнату, потом по расписанию кухня и, самое приятное, встреча с Драко в Выручай-комнате.
Она быстро отнесла книги к себе, на кухне пришлось немного задержаться, потому что Добби со слезами на глазах, отчаянно причитая, просил ее вернуться к Гарри Поттеру. Пытаясь как можно деликатнее отделаться от эльфа, девушка провела на кухне полчаса.
Теперь наконец-то можно идти к Драко. Лицо посетила мягкая улыбка — скоро она его увидит…

Он смотрел в огонь так, будто там сгорает вся его жизнь. Гермиона, только зайдя в помещение, сразу же почувствовала напряженность, будто витавшую в воздухе, которая совсем не сочеталась с интерьером комнаты. Свет давало лишь пламя огня, в глубине комнаты виднелся темный силуэт громадной кровати с балахоном на резных столбиках, обвитых каким-то красивым растением темно-зеленой окраски. Напротив камина была роскошная софа с множеством небольших мягких шелковых подушек, рядом с огнем лежала шикарная шкура неизвестного зверя. Только ступив на нее, Гермиона по щиколотку утонула в меху.
— Что-то случилось? — неуверенно спросила девушка, осторожно подходя к Слизеринцу.
— Да, случилось, — он не сделал ни единой попытки подойти к ней, просто стоял и смотрел в огонь. — Нам нужно прекратить встречаться.
Гермиона непонимающе моргнула, на губах проскользнула неуверенная улыбка, тогда как сердце мучительно сжалась.
— Ч… что ты сказал? — к своему ужасу девушка поняла, что голос ее дрожит. — Это шутка какая-то, ведь так, Драко?!
А он все молчал и лишь смотрел на танцующее пламя. Гермиона резко шагнула к нему.
— Почему ты молчишь, черт возьми, Драко! — все еще пытаясь взять себя в руки, закрыв глаза, проговорила она. — Это ведь шутка?
Гермиона продолжала стоять, закрыв глаза, будто ожидая, что он подойдет к ней, обнимет, мягко рассмеется и скажет: “Конечно шутка, а ты поверила, глупенькая”… но он не подошел, а она все стояла, пока не поняла, что ждать этих столь желанных слов бесполезно.
— Почему ты молчишь?! — в голосе зазвучали истерические нотки. — Драко!
И он повернулся. На лице безразличие и пронзающий холод, заставивший девушку отшатнуться. Дрожащей рукой она провела по щеке, чтобы откинуть волосы, но к своему удивлению обнаружила там влажные дорожки только что покатившихся из глаз слез.
— Ты меня пугаешь, — голос дрожал, Гермиона судорожно вздохнула.
— Мы не будем больше встречаться, Гермиона, — он говорил спокойно и неторопливо, будто ему все равно. Но ведь это не так, он любит ее…
Это шутка, просто шутка.
— Я не верю тебе, — отступая к двери, замотала головой девушка. — Ты не можешь мне такое говорить, я не верю.
Развернувшись, Гриффиндорка выбежала из комнаты. Это шутка, всего лишь шутка. Он сам ей об этом скажет сегодня вечером… всего лишь шутка…

Закрывшись у себя в комнате, Гермиона тяжело привалилась к двери. Хотелось кричать, громко, чтобы все услышали то непонимание и страх, которые сейчас в ее сердце. Нет, она не верила тому, что сказал Драко.
Она просто боялась… боялась его потерять, тогда ей не жить, он для нее все. Смысл в жизни исчезнет. Гермиона резким движением руки смахнула несколько слезинок с лица, при этом слегка себя оцарапав.
Ей надо чем-то себя отвлечь, чтобы не думать о дурацкой шутке Слизеринца… чем бы отвлечься… дневник!!!
Гермиона подбежала к письменному столу и быстро достала толстую тетрадку, пытаясь не обращать внимания на сжимающееся в страхе сердце. Все будет хорошо.

1 декабря, 1997 года. Понедельник.

Это абсурд, какая-то ошибка, глупая шутка. Он любит меня, он сам мне это говорил. А раз говорил, значит любит. Его идиотская выходка выбила меня из привычной колеи, но ничего, я ему это припомню, когда он придет сюда признаться в своей шутке. Шутник ненормальный, я думала, что у меня инфаркт случится, да и сейчас так думаю. Но он лишь шутит. Ведь тогда, в Хогсмиде, он сказал, что все будет хорошо, он пообещал мне. А значит, не бросит меня.
Мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга, мы любим друг друга.
Да, это так. Он не бросит меня, я знаю, он не может этого сделать. Даже страшно подумать, что будет, если мы расстанемся… глупости, мы не расстанемся… я не хочу без него жить… идиотство, мы вместе, а его слова лишь шутка, ребяческая выходка… я лучше тысячу раз перетерплю Круциатус, чем услышу от него еще одну такую шутку. Он обещал, что все будет хорошо, он обещал…

— Он обещал, он обещал… — как завороженная шептала Гермиона, бросив перо на стол и сдавив виски руками.
А беспокойство и страх не отпускали, продолжая сомнениями терзать душу.
— ОН ОБЕЩАЛ! — закричала Гермиона.
Упав на кровать и зарывшись лицом в подушку, девушка судорожно зарыдала, изредка постанывая словно раненое животное, слова разобрать было сложно, но не трудно угадать их смысл: “Он обещал”.

Гермиона проснулась поздно вечером. К лицу прилипли несколько прядей волос, чтобы немного привести себя в порядок, Гриффиндорка заставила себя подняться с кровати и пойти умыться. Из зеркала на нее смотрели покрасневшие из-за слез глаза.
Хотелось увидеть Драко, прижаться к нему, но она же не пойдет к нему в таком виде. Возможно, он сам скоро придет к ней в спальню.
Схватив расческу, Гермиона принялась быстро расчесывать волосы, стараясь успеть до его прихода. Но когда с волосами было покончено, Слизеринец не пришел, не пришел он и спустя полчаса.
Накинув мантию, Гермиона побрела в подземелья, но там его не оказалось, как и не оказалось в Выручай-комнате. Голова отказывалась работать, она не знала, где он может быть. Чтобы убить время, девушка решила походить по Хогвартсу, а потом опять спуститься в подземелья.
Она занимала себя чем угодно, повторяя различные правила, лишь бы не думать о нем, лишь бы изгнать из сердца щемящий страх.
Ноги сами ее вели по знакомой дороге, но Гермиона не обращала на это внимания, пока не оказалась перед дубовой дверью. Ну конечно, как она могла забыть о Северной башне! Место, где они впервые поняли, что любят друг друга, как она могла забыть! Окрыленная своей догадкой, девушка быстро распахнула дверь, влетая на площадку. Ледяной ветер, смешанный со снегом, чуть не сбил с ног, но Гриффиндорка, не обращая на него внимания, прищурив глаза, стала оглядывать башню… в дальнем углу стоял темный силуэт Слизеринца.
Гермиона неуверенно сделала еще несколько шагов.
— Драко? — голос быстро растаял, поглощенный ветром.
Слизеринец развернулся и подошел, став рядом с ней, они вместе прошли к двери, где было больше света. Глаза девушки умоляюще смотрели в его сторону, она была готова на все, лишь бы услышать его голос, лишь бы почувствовать его губы на своих губах. Лишь бы вернуть все назад…
Драко долго смотрел на нее, чувствуя бурлящее желание прижать к себе, поглотить ее губы в жадном поцелуе, быстро сорвать одежду и предаться пылающей страсти вместе с ней здесь, в сердце холода, но он этого не сделал, подальше отгоняя расплывчатое наваждение… он здесь не для этого.
— Ты любишь меня? — дрожащим голосом спросила Гермиона. — Ты ведь любишь меня, Драко.
В ответ Слизеринец только покачал головой.
— Ты больше не будешь приходить в мою комнату, больше никогда не назовешь себя моей, Гермиона, потому что мы не будем вместе… никогда.
— Молчи, — шептала она, мотая головой. — Молчи, Драко, я не хочу…
— Я никогда тебя не любил.
— Я не верю тебе.
— Придется, Гермиона, потому что это правда.
— Драко, пожалуйста… — она сделала порывистое движение вперед, припадая к его груди.
Он не предпринял попыток отстранить ее, но и не обнял.
— Я люблю тебя, — сквозь слезы порывался тихий, изредка срывающийся голос. — Я не смогу без тебя.
— Сможешь…
— Ты обещал, что все будет хорошо, — она резко отстранилась. — Ты мне обещал.
— Я Слизеринец, а ложь для нас обычное дело.
Гермиона без сил привалилась к косяку двери, она с трудом понимала смысл слов, потому что не хотела его понять, но даже против воли он вскоре приходит, как пришел и к девушке.
— Не верю, не верю, — потянувшись к нему, она схватила его за рубашку. — Ты не можешь меня бросить!
Слезы хлынули из глаз.
— Драко, умоляю…
— Не стоит.
— Ты же обещал! — закричала она, ударяя маленькими кулачками по его груди. — Обещал!
Гермиона не пыталась сдерживать себя, она хотела, чтобы он видел все, чтобы он знал, какую муку ей причиняет… тогда, возможно, он передумает.
Драко крепко схватил ее за запястья, отводя руки.
— Прекрати истерику.
Эти слова заставили ее горько рассмеяться, она предприняла слабую попытку вырваться.
— Ты не Драко, ты кто-то другой. Отпусти меня.
— Послушай меня, Гриффиндорка, — Слизеринец резко притянул ее к себе. — Я могу сейчас тебе описать все ночи, которые мы провели вместе, то, как мы начали встречаться, и в конце концов ты поверишь, что я и есть твой обожаемый Драко, но я не буду это делать по той простой причине, что в глубине души ты знаешь, кто перед тобой. Именно мои прикосновения заставляют тебя дрожать, а моя улыбка для тебя свет. Послушай же меня, Гриффиндорка. Я не люблю тебя, мы не будем вместе никогда…
Гермиона, обмякнув в его руках, как сквозь вату слушала эти впивающиеся в душу слова. Как выразить ту боль, что внутри нее, ту муку, пытку, терзания разрывающие сердце. Крик здесь не поможет, он не освободит от жестокой реальности, нужно только забвение…
— Я не хочу жить, — тихо, словно шелест листьев, шептала Гермиона. — Я не хочу жить. Отпусти меня.
Но его руки лишь крепче сжали ее. Он резко дернул ее на себя, заставляя смотреть в глаза.
— Ты будешь жить, Гермиона, — девушка смотрела в столь любимые глаза и беззвучно рыдала, оплакивая канувшее в Лету счастье. — Потому что все еще любишь меня… если ты меня любишь, то будешь жить.
— Как ты смеешь говорить о любви! — казалось она готова убить… но кого? его или себя. — Отпусти меня, Драко.
— Ты не тронешь себя, Гриффиндорка. Если любишь меня, то не тронешь.
Гермиона лишь склонила голову, признавая поражение. Она медленно осела на холодный пол к ногам Слизеринца.
— Пожалуйста, позволь мне хотя бы не мучиться.
Он отошел в сторону, оставляя сжавшийся на полу силуэт.
— Если любишь — живи, — больше этот проклятый Слизеринец не обронил ни слова. Он развернулся, оставив одинокую девушку на вершине башни, где безжалостные ветры трепали ее одежду…
Гермиона не знала, сколько прошло времени. Боль, пустота, нежелание жить — единственные ее спутники. “Если любишь — живи”, — его слова, обрекшие на вечные страдания, терзания, маету, мучения и пытки. Больше в ее жизни не будет ничего, ни счастья, ни любви, ни дружбы, ни доверия, хотя кое-что у нее осталось… то, что умирает самым последним...
Ледяные ветры видят, что когда-то гордая Гриффиндорка еще не сломана, еще не стала осколками разбитого фарфора, так и будет, пока в глазах теплится маленький огонек надежды… надежды на то, что он вернется, что он вновь будет с ней. Он, этот мучитель, так и не смог ее сломать одним своим отказом, не смог, но сможет. Жестокий истязатель, ее палач, он довершит дело до конца, он найдет способ ее сломать, разбить вдребезги последнюю надежду…

Гермиона дрожащей рукой писала у себя в дневнике, который заполнялся муками и терзаниями с удивительной скоростью. Он единственный, кому она может доверить свои чувства, единственный, кто прислушается к ней. Только после разрыва с Слизеринцем Гермиона поняла, насколько отдалилась от родного факультета, она там была чужой, до нее нет никому дела. Как прокаженная, она сидела на самом краю стола Гриффиндора, с трудом запихивая в себя пищу. “Если любишь — живи”, — его слова обрекли ее на жалкое существование, на вечную боль, но она все-таки жила… нет — существовала.
Уже прошло два долгих, полных мук Ада дня, за которые Гриффиндорка успела тысячу раз проклясть себя, свою любовь к НЕМУ, которая мешала предаться забвению, разрушить оковы слепого подчинения рутины жизни.
И вот сейчас, она идет по коридорам. Гермиона чувствует его присутствие, знает, что ОН где-то рядом, но не смеет поднять глаза, чтобы увидеть, как Слизеринец обнимает другую девушку, как он холодно пробегает по ней своим серыми словно дождевые облака глазами. Ей не нужно видеть этого, чтобы не страдать еще больше.
Каждую ночь она приходит на Северную башню, каждую ночь она встречает его там, и каждую ночь она унижается перед ним, умоляя передумать или разрешить ей уйти в настоящий Ад, даже там ей будет спокойнее, чем на земле — там забвение.
Девушка небрежно кинула учебники на письменный стол. Надо бы подготовиться к завтрашней контрольной работе по трансфигурации, но нет желания, зачем ей это, зачем ей суетиться в этой проклятой жизни, которая только мешает…
…И все же Гермиона берет в руки учебник, открывает нужную страницу и начинает повторять пройденный материал…
А затем, что эта мелочная суета пусть и ненадолго, но избавляет от боли.
Девушка не знала, сколько просидела за учебником. Она нарочно пропустила ужин, не было сил вновь заходить в Большой Зал, видеть недружелюбные лица, сидеть в одиночестве, когда везде звенит смех. Это слишком больно и мучительно, осознавать, что у нее больше нет в будущем счастья. А ведь раньше она мечтала о муже, детях, уютном доме на окраине города, теперь эти мечты нереальны, их разбил светловолосый юноша лишь несколькими словами… разрушил будущее.
Гермиона и не замечает, как по щекам вновь текут слезы, как ногти до боли впиваются в ладони, ей все равно…
Уже темно на улице, надо идти к НЕМУ, он будет там, она это знает. Девушка медленно поднимается с кресла. Накинув мантию на плечи, она спускается в гостиную, глаза равнодушно скользят по знакомым лицам, по лицам бывших друзей. Ей нет до них дела, главное ОН, тот, который смысл ее жизни, остальное неважно… ни друзья, ни увлечения, всего лишь ОН.

Она стоит на Северной башне, совсем недалеко стоит Слизеринец, смотрящий в сторону леса. Гермиона, опустив голову, молча глотает слезы. Каждый раз ей с трудом удается заставить себя обраться к нему, но она это делает.
— Драко, — он даже не подал виду, что слышит ее, — Драко, пожалуйста…
Он молчит, а из глаз девушки капают слезы горечи и невыразимого страдания.
— Позволь мне лишь умереть, я не хочу жить.
Слизеринец молчит, он еще ни разу с ней не заговорил после того вечера… ни разу.
Гермиона без сил оседает на пол, она просто сидит так, рядом с ним, как верная рабыня, невольница. Через десять минут Драко ушел, а Гриффиндорка все сидит на каменном полу Северной башни, не обращая внимания на холод, пронизывающий тело. Снежинки мягко ложатся на ее плечи, волосы, они окутывают ее полностью, как бы защищая от врага, но все тщетно, потому что враг внутри…
Она сидит так, пока не понимает, что больше нельзя терпеть холод, что он убивает. “Если любишь — живи”, — Гермиона поднялась, придерживаясь похолодевшими пальцами за ледяные стены башни. Окоченевшая, она спускается по лестнице и медленно бредет к себе в комнату, где пусто и одиноко… она слишком быстро привыкла к ночам в его объятиях.
В комнате она еще долго не спит, часами изливая свое горе в дневник, чистые страницы которого стремительно сокращаются.

И вновь наступает серое утро, несмотря на ясность и чистоту лазурного неба. Ей нет до этого дела. Тишину комнаты рассекает кашель, вырвавшийся из груди девушки. Неужели она заболела? Панический страх заполняет Гриффиндорку. Этого нельзя допустить, тогда придется прекратить встречи с НИМ.
Гермиона берет склянку с зельем, которое должно помочь. Нет, к мадам Помфри она не пойдет, та, чего доброго, запрет ее в лазарете… только не это…

Спустя три дня девушка, тяжело привалившись к стене, пытается подавить кашель и остановить головокружение. Лишь бы не упасть в обморок. Она еще пытается бороться с болезнью, но это непросто. Инфекция быстро распространяется по ослабшему из-за скудного питания организму.
Гермиона делала все, чтобы не догадались о ее болезни учителя. Она перестала отвечать на уроках, чтобы они не услышали ее хриплый голос. Но с трудом удавалось сдерживать душераздирающий кашель, который резал горло. Гриффиндорка все еще принимала различные таблетки, лекарства, зелья, но это особо не помогало, знания девушки в медицине были слишком скудны...
Гермиона с трудом отстранилась от стены, еле продвигаясь к своей комнате.
— Мисс Грейнджер, — остановил Гермиону голос декана Гриффиндора.
Девушка замерла на месте, попытавшись предать себе более жизненный вид.
— Да, профессор, — она специально говорил тихо, чтобы голос не казался таким охрипшим. Пусть лучше МакГонагалл думает, что так ее лучшая студентка страдает из-за разрыва со Слизеринцем.
— Мисс Грейнджер, мне не нравится то, какой образ жизни вы ведет. Расстаться…
— Мне не нужны советы, профессор, — тихо возразила Гермиона. — Со мной все в порядке…позвольте пройти, мне нужно подготовиться к самостоятельной по зельям.
Декан Гриффиндора растерянно смотрит ей вслед. Какая самостоятельная, если завтра суббота? А Гермионе все равно.
Как только девушка проходит несколько пустынных коридоров, в тишине тут же раздается раздирающий грудную клетку кашель. Гермиона спешит к себе в спальню, чтобы быстрее принять очередное зелье, которое хоть немного уменьшит боль… жаль что не боль в сердце.

Поздно вечером она опять поднимается на пронизанную холодом башню, лишь бы увидеть ЕГО, побыть в его присутствии хоть немного.
Гермиона вновь села на холодный пол. Затуманенными болью глазами она смотрит на своего возлюбленного, но не говорит, потому что голос выдаст ее состояние, а ей хочется приходить сюда каждый день, ради этих мгновений она терпит все. Вскоре Слизеринец уходит, а Гриффиндорка остается сидеть на холодном полу. С каждым днем желание остаться здесь все сильнее, но она встает и уходит, уходит, чтобы продолжать существовать…

6 декабря, 1997 года. Суббота.

Становится все хуже, но я думаю, что смогу перебороть болезнь, я надеюсь на это… надежда — единственное, что осталось от прошлой жизни.
Возможно то, что я заболела, к лучшему, потому что боль внешняя хоть и иногда, но затмевает те муки и страдания, которые воцарились внутри меня, хотя бы на время…
Вчера, сидя на зельях, я изредка бросала в его сторону быстрый взгляд. Вспомнилась наша первая встреча на Северной башне, я перелистала дневник и нашла эту встречу, отмеченную у меня. А потом вспомнился наш первый поцелуй, легкий, как прикосновения крыльев бабочки. Ведь воспоминания о счастье — это единственное, что у меня осталось. Иногда я часами отдаюсь этим воспоминаниям, прогоняю внутри себя его фразы и слова, которые запали мне в душу.
Для меня теперь драгоценна каждая секунда того ушедшего счастья, каждое мгновение я стремлюсь вспомнить во всех деталях и подробностях. Я закрываю глаза, представляю, как он неторопливо скользит руками по моему телу, а когда глаза открываются, понимаю, что это лишь иллюзия, жалкий фантом моего воображения… от этого становится еще больнее, еще хуже, но это стоит тех нескольких минут, когда я думаю, что счастлива, когда я думаю что с ним. Мне уже не хочется кричать, биться в истерике, мне хочется лишь умереть, это будет конец кошмару, в который превратилась моя жизни.
Я уже один раз сломалась, он вернул меня к жизни, потому что знал, как это сделать. На этот раз я еще не сломана, потому что есть надежда… призрачная надежда, что все наладится, что он вернется. Ведь у него сейчас нет девушки, насколько мне известно. Возможно, он просто проверяет мою любовь…я готова все ему простить, лишь бы он вернулся, лишь бы он снова коснулся моих губ, лишь бы мы были вместе. Иначе, почему он хочет, чтобы я жила…он вернется.
Да, я хочу в это верить и буду, потому что надежда еще не умерла, правильно говорят, что она умирает последней… умрет она, я потеряю себя, потеряю душу, иначе говоря — сломаюсь…

Гермиона отложила перо, она быстро закрыла дневник, а то чернила расплываются под солеными слезами, которые падают на лист. Кашель вновь завладевает ее телом, голова кружится, веки кажутся отяжелевшими и горячими… наверное опять поднялась температура. Девушка принимает горькое зелье, морщится, ложится на кровать. Еще одна ночь, еще одно возращение в тот день, когда разрушилось счастье.
Стоны мучения разносятся в залитой лунным светом комнате, но их никто не слышит, никто не видит взмокшую Гриффиндорку, мечущуюся по широкой кровати, никто не видит искаженного горем и страданиями лица.

Следующее утро ничем не отличается от прежнего, только болезнь еще сильнее овладевает телом. Хорошо, что не нужно идти на уроки, она бы не выдержала, слабость побеждает ее. Целый день Гермиона проводит в кровати, комната расплывается перед глазами, но девушка цепляется за этот свет, чтобы сохранить сознание. Ей еще нужно будет пойти на встречу с ним.
Наверное, какой-то домовик принес еду, по комнате распространился запах жаренного мяса, но от него стало только хуже. Гриффиндорка задыхается в душной комнате, надо открыть окно, но она не делает этого, сберегая силы на путь в Северную башню.
Наконец наступил вечер. Гермиона вяло приводит себя в относительный порядок, потом накидывает теплую мантию и осторожно спускается в гостиную… лишь бы не упасть, лишь бы не потерять сознания.
Слишком длинен путь к башне, но ее ведет туда осознание того, что она увидит там ЕГО.
Полностью без сил, она сидит на открытой ветру площадке, он еще не пришел. Кашель вырывается из ее груди… пока можно… его еще нет.
Через некоторое время появляется Слизеринец, он даже не смотрит на сидящий силуэт, будто не замечая его. Так и проходит их очередное свидание, полное муки для девушки и безразличия для юноши, хотя нет, так он и безразличен к сидящей на каменном полу. Она все еще осталась его жертвой, она еще не сломлена, он выполнит клятву полностью.
Как только Драко уходит, Гермиона дает волю душераздирающему кашлю. Она пытается подняться, понимая, что если не сделает это сейчас, то не сделает никогда. Пару шагов, и Гриффиндорка стоит у раскрытой двери, тяжело облокотившись о косяк.
Силы ее покидают, и она падает на пол. И сознания уже не сохранить. Ей, ослабевшей от мук Ада, это не под силу. И Гермиона падет в дарующий темноту обморок.

Драко услышал слабый хрип, похожий на кашель, но не обратил на него внимания, продолжив спускаться вниз. Наверняка, это Гриффиндорка просто плачет, она делает это все время, хотя держится при нем… и уже молчит.
В звенящей тишине раздался глухой стук, который нельзя было проигнорировать. Он связан с девушкой, которая сейчас на башне, он чувствует, что она близка к забвению, этого нельзя допустить.
Слизеринец развернулся, поднимаясь вновь. Она была в конце его пути, без чувств распластанная на маленькой площадке рядом с дверью. Из ее груди вырывается кашель… вне сомнений, Гриффиндорка заболела… интересно, давно ли?
Драко взял ее на руки. Лицо тут же стало угрюмым, мрачным… слишком легка была его ноша, словно болезнь выжгла ее изнутри.
Он отнес ее в лазарет. Медсестра тут же принялась охать над Гриффиндоркой, одновременно ругая все на свете.
— Девочка только переболела корью, а теперь и бронхит, — бормотала она. — Это может быть слишком опасно. Мистер Малфой, вы можете идти, я о ней позабочусь.
— Она выздоровеет? — настойчиво спросил он.
— Вы можете идти, — женщина сердито нахмурилась.
— Она выздоровеет?
Некоторое время медсестра молчала, а потом нехотя заговорила.
— Возможно. Она слишком ослабла, и, кажется, не хочет жить, — тут целительница внимательно посмотрела на Слизеринца, — но, думаю, я смогу поднять ее на ноги.
Драко, кивнув, вышел из комнаты и быстро спустился в подземелья, оставив девушку, и так покинутую всем миром, одну …

Гермиона не знала, сколько времени прошло, прежде чем она снова увидела свет, но он ее не обрадовал, и Гриффиндорка вновь забылась…

Медленно, но силы возвращались к ней, под строгим надзором медсестры этого невозможно было избежать. Полторы недели Гермиона провела в лазарете, где ее пичкали горькими, но дающими выздоровление зельями.
Гриффиндорка вновь чувствовала себя здоровой, завтра ее должны были выписать из лазарета, завтра она вновь пойдет на уроки, а сегодня…
Гермиона, лежа на больничной койке, читала учебник по уходу за магическими существами.
— Мисс Грейнджер, к вам посетитель, — сухо промолвила мадам Помфри.
Девушка тут же оторвалась от книги, удивленно посмотрев на медсестру… кто бы мог к ней прийти? Долго мучиться ожиданием не пришлось, в палату зашел светловолосый Слизеринец, одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что он пришел сюда не для того чтобы мириться… Но тогда для чего же?
Женщина оставила их одних. Некоторое время оба молчали, пока Драко не заговорил.
— Ты могла умереть.
— Возможно, это было бы самое лучшее в моей болезни, — ответила Гермиона, отводя глаза в сторону.
— Ты не должна была искать смерти, — резко проговорил он.
— Я ее и не искала.
— Ты знала, что больна.
Гермиона вскинула голову, посмотрев в знакомые до боли глаза.
— Да, знала, и пыталась предотвратить болезнь, но не получилось.
— Ты должна была сходить в лазарет.
Гермиона вновь почувствовала слезы на глазах.
— Какое тебе дело, что я должна делать, а что нет! — голос срывался на крик. — Нас теперь ничего не связывает, оставь меня.
— Я думал, ты любишь меня, — сухо ответил он.
— Это не любовь, а проклятье, — с горечью сказала девушка. — Да, я знала, что больна, но не пошла в лазарет из-за того, чтобы не прекратить встречи с тобой, чтобы видеть тебя. Будь проклят тот день, когда я полюбила тебя, но жить без тебя я теперь не могу.
Драко молчал, смотря в карие глаза, полные слез муки и печали. Именно этого он добивался, именно этих мучений и терзаний.
Слизеринец неторопливо поднялся с кресла.
— Значит, тебе достаточно лишь видеть меня, — он не спрашивал.
Драко медленно прошел к выходу из палаты, и у двери его настиг ответ девушки:
— Да, если достаточно только смотреть на еду или воду…

Опять шли долгие дни, приближалось Рождество. МакГонагалл стала составлять списки тех, кто решил проводить праздник в Хогвартсе.
Гермиона не знала как ей поступить, хотелось уехать из этого кошмара, хоть на время ощутить тепло и уют, которым несомненно окружат ее родители, но и хотелось остаться с НИМ, ведь он проведет каникулы здесь. В Рождество принято случаться чудесам, может и с ней случится чудо…
Но желание пожить немного спокойно победило… до тех пор, пока она не увидела серые глаза, указывающие ей на декана Гриффиндора. Он хотел, чтобы она осталась, разве возможно его ослушаться? Нет.
И Гермиона занесла свое имя в список студентов, остающихся в школе. Ведь для чего-то она ему нужна, раз он хотел, чтобы она осталась. Возможно… возможно, в это Рождество все-таки случится чудо. Девушка искренне в это верила.

Гермиона медленно поднималась по лестнице на Северную Башню. Сегодня еще одна их встреча. Она теперь просто наслаждалась теми минутами, что проводила в его обществе. Гриффиндорка больше не умоляла его вернуться, зная, что бесполезно, как и не просила дать ей свободу. Слез больше не было в карих глазах… и вряд ли они когда-нибудь появятся… слишком много она страдала, теперь боль притупилась… нет, она не ушла, ушла от нее Гермиона, закрывшись в себе словно в коконе, а свой кокон она покрыла надеждой, которая с приближением Рождества все разгоралась. А оно наступит завтра ночью…

За праздничным столом собралось относительно немного человек. Гермиона сидела рядом с какой-то Хаффлпаффкой, которая мило улыбалась неизвестному Рейвенкловцу.
Гриффиндорка не собиралась долго задерживаться за столом, лишь настолько, сколько требуют формальности, потом она поднимется к себе.
Возможно, было ошибкой полагать, что в Рождество случаются чудеса… нет их на свете.
Как только официальная часть завершилась, девушка поднялась с места и быстро вышла в коридор. На ее уход мало кто обратил внимание.
Привалившись к стене, тяжело дыша, Гермиона крепко зажмурилась… нет, слез не будет… она больше не умеет плакать.
— Гермиона… — родной, любимый голос разносится по коридору… неужели он?
Девушка резко развернулась, неверяще смотря на Слизеринца.
Он подошел к ней вплотную, сразу же коснувшись ее волос и став медленно накручивать тугой локон на палец.
— Я хочу, чтобы ты сегодня ночью пришла в Выручай-комнату.
Ее глаза начинают сиять… неужели чудеса случаются? Она слабо кивает:
— Я приду.
Драко, развернувшись, уходит к себе в подземелья. А она все стоит, на губах медленно расцветает слабая, неуверенная улыбка — первая за этот долгий месяц.
Он любит ее! Он любит ее! А этот месяц был лишь проверкой. Как на крыльях Гермиона залетает к себе в комнату, она, радостно улыбаясь, начинает готовиться к ночи. Он любит ее!
Впервые за месяц сердце ее не ноет от боли. Удивительно, что могут творить слова, произнесенные им.

Вскоре наступила ночь. Накинув мантию, Гермиона спускается с Гриффиндорской башни и идет в Выручай-комнату. Скоро, совсем скоро они опять будут вместе.
Девушка торопливо распахивает двери и, застыв на пороге, озадаченно хмурится: обстановка в комнате такая же как в день, когда они поссорились. Но вскоре на лице вновь появляется улыбка: он, наверное, хочет, чтобы все случилось здесь, как дань тому, что прошел месяц мук.
— Гермиона, подойди ко мне.
Она послушно подошла к нему, сидящему на шикарной софе. Драко с ленивой грацией поднялся с места, становясь напротив ее.
— Я ждал тебя, — он берет ее за подбородок и притягивает к себе.
Вскоре губ девушки касаются желанные губы Слизеринца. Медленно и неторопливо его язык заставляет ее приоткрыть рот, поцелуй становится глубже. Голова Гермионы закружилась, опьяненная этой простой лаской. По щекам текут слезы, но не боли, а радости и облегчения. Несколько секунд она наслаждалась его нежным поцелуем, пока парень ее не отстранил.
Он посадил ее на софу.
— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы сидела здесь, пока я не разрешу тебе встать, — тихо прошептал Драко, смотря в ее сияющие глаза, в которых появился вопрос.
— В чем дело? — немного озадаченно спросила она. Почему он медлит?
— Просто сиди, хорошо.
Гермиона неуверенно кивнула и смахнула слезы с глаз. Она не понимала, что происходит. Это не очень-то похоже на сцену воссоединения влюбленных…
От двери отделился силуэт в темном плаще. Он подошел к стоящему Слизеринцу, положив руки ему на плечо.
— Кто это? — нерешительно спросила Гермиона.
— Всего лишь, — насмешливо ответила фигура женским голосом, — всего лишь Паркинсон, грязнокровка.
Плащ медленно упал к ее ногам. На Слизеринке оказалось откровенное платье, совершенно не скрывающее ее точеную фигуру.
— Драко, что она здесь делает? — еще больше запутываясь, заговорила Гермиона. Сердце сжалось в мучительном ожидании ответа.
— Потому что так нужно, — тихо ответил он, поворачивая к темноволосой девушке. — Это мой тебе подарок на Рождество, Гермиона.
— Она ведь нам не помешает, — промурлыкала Панси, проводя длинным ногтем по бледной щеке юноши.
Гермиона словно во сне смотрела, как губы ЕЕ возлюбленного касаются алых губ Слизеринки, как он неторопливо целует стоящую девушку, так же, как минуту назад он целовал ее. Гриффиндорка еще не поняла, что происходит… пока не поняла.
Драко проводит руками по плечам аристократки, медленно снимая мешающие бретельки. Еще мгновение и платья падает к их ногам.
Гермиона отрицательно, в шоке, мотает головой, не в силах произнести ни слова. Нет, нет, это сон…
Его губы жадно припадают к оголенному плечу Слизеринки, алчно исследуя мраморную кожу. Первый стон разрезает царящую в комнате тишину, стон, исторгнутый из уст Панси Паркинсон.
— Нет, нет, пожалуйста, — зашептала Гермиона, хотелось бежать отсюда, но ЕГО слова держали ее: “я хочу, чтобы сидела здесь”. Ей хочется закрыть глаза, но она не может сделать это, остается лишь смотреть на то, как любовники медленно раздевают друг друга, как они ласкают тело партнера. — Нет, Драко.
Из карих глаз полились слезы, в них страдание, не сравнимое с прежним.
А всего пять минут назад она была счастлива…
— Драко, пожалуйста, остановись, — Гриффиндорка застонала от раздирающей ее боли. Нет, только не при ней, она не сможет это выдержать. — Драко… — потерянно шепчет она.
Слезы муки, которых, как она думала, больше не будет никогда, льются из ее глаз.
А Слизеринец даже не смотрит в ее сторону, его полностью захватил водоворот страсти. Руки ненасытно летают по телу уже обнаженной девушки. Оба медленно продвигаются к громадной кровати. Стоны Слизеринки становятся все сильнее, она уже забывает, что явилась сюда ради того, чтобы отомстить рыдающей сейчас Гриффиндорке, была лишь страсть.
— Нет, нет, — Гермиона жадно хватает воздух. Зачем! Зачем он так с ней поступает!
Она видит, как одним рывком он входит в податливое тело темноволосой девушки, как та протяжно стонет. Их тела сплетаются в эротичном, порочном танце, который терзает сидящую на софе Гриффиндорку. Глаза кареглазой девушки постепенно пустеют, ее душе нет места на Земле.
Теперь она поняла, чем был его последний поцелуй — поцелуем дементора, он забрал жизнь, полностью ее сломал, оставил лишь жалкую тень.
В глазах гаснут последние искорки надежды…

Идеальный расчет, проклятый Слизеринец, ты добился, чего хотел, ты исполнил клятву… твоя жертва уже мертва, ей нет места среди живых. Невинная, чистая девушка, которая испытала все муки Ада, ей теперь не страшна боль… хуже быть не может, по крайней мере, для нее. Будь ты проклят…

Перед рассветом, когда любовники, обнявшись, спят в постели, призрачная тень Гриффиндорки выбежала из комнаты и поднялась к себе. Автоматически, она открывает дневник и пишет…

Рождество.

Я уже не я, больше нет ничего. Он добился, чего хотел, убил меня, веру в будущее. Мне нет смысла жить. Странно, но даже сейчас я не могу убить себя. Но надо что-то делать, а именно… найти того, кто сможет без сожаления убить меня сам.
Я знаю, где таких найти… Упивающиеся Смертью всегда рады новой жертве, тем более грязнокровке… Я слышала, что они сейчас где-то рядом со священными камнями.
Мне больше нечего писать в тебе, дневник. Остался последний лист, но я не могу его заполнить, потому что меня уже нет. Возможно, в другой жизни. Но не сейчас…

Гермиона одела плащ. Странно, но она все-таки взяла дневник с собой.
Выбежав за пределы Хогвартса, девушка аппарировала, пока не оказалась у Стоунхенджа. Покинутая, она бродит рядом с громадными камнями, иногда отдаляясь. По щекам катятся слезы, но теперь они не вызваны болью, просто они катятся по ее щекам.
Она забредает в покинутый сарай. Хочется спать, она и не сопротивляется. Девушка ложится на грязный стог сена и закрывает глаза. Вот бы больше не проснуться…

Но она проснулась, разбуженная грубым смехом. Пришли ее палачи… вторые палачи, первый уже совершил свое злодеяние.
— Кажется, маггляночка решила поспать? — насмешливо спрашивает один из Упивающихся. — Мы можем предоставить тебе вечный сон.
Они не знают, что именно этого она и ждет… умереть телом, душа уже мертва и ждет своего перерождения.
— Кажется, я ее знаю, — еще один приспешник Темного Лорда отводит руку партнера, который уже направил палочку на девушку. — Это не маггла, это грязнокровка Грейнджер, бывшая подружка Поттера и любовница Малфоя-младшего… Она может быть полезна нашему Господину.
— Ты сам сказал что бывшая, — за маской лицо Упивающегося презрительно скривилось. — Но для начала, я с ней поиграю. Crucio!
Боль пронзает тело Гриффиндорки, из груди автоматически вырываются крики боли, хотя ее, как таковой, она не ощущает. Проходят минуты, а потом боль стихает, тело перестает дергаться в конвульсиях.
— Поиграли? — издевательский голос нисколько ее не трогает. — А теперь пора спать.
Упивающийся Смертью заносит палочку для решающего заклятия.
— Crucio, Гойл, — холодный голос будто останавливает время. — Не стоит за меня решать, что может быть полезно, а что нет…

<--- --->